А часам к одиннадцати представительный дядя Жора на вытянутых руках внёс в коридор златоглавую Фенечку в облёванном нежно-салатовом костюме, бухнул её на мешок с картошкой.
Поскольку с мешка Фенечка сползала на пол, а с пола её поднять уже не смог бы даже дядя Жора, Тата бедром фиксировала устойчивое положение Фенечки на этом мешке.
Картина была безрадостной. На пиджачке в прошлом элегантного костюма, не хватало нескольких бесценных пуговок, они навсегда сгинули в лабиринтах Киевского кабака.
Златокудрая головка болталась на беспомощной шее Фени, периодически извергая из её владелицы остатки интуристских угощений. Тата с презрением и со злорадством наблюдала происходящее.
Жаль было безнадёжно испорченный наряд, бездарно потерянные пуговицы разрывали сердце, но всё это было ерундой по сравнению с чувством пусть, запоздалого, но реванша.
А наутро Фенечка в платочке повязанном на её наглой головке на манер пиратского, долго и обстоятельно хулила на общей кухне стряпню «Интуриста», который умудрился отравить её, Феню, какой-то не свежей продукцией.
– Ну вы же сами видели, Анна Львовна, что со мной было! Я ведь чуть не умерла вчера! Их под суд отдать мало, воры и аферисты поганые!
Анна Львовна дипломатично кивала головой в знак согласия, а Тата просто холодела от возмущения и одновременно удивления: реванш выскальзывал из рук с каждой Фениной фразой.
Одно Тата поняла точно: бытовое пьянство вполне может сойти и за пищевое отравление. Всё зависит в огромной степени от того, кто напился. Если Тата, то это, безусловно, пьянство и б***ство, а если Феня, то это пищевое отравление.
Обо всём этом вспоминала Тата, трясясь в душном троллейбусе на работу. Она ехала на подстанцию скорой помощи, где трудилась сменной санитаркой уже полгода, сбежав сюда из ненавистной шоковой бригады с её ужасами.
В шоковой бригаде после каждой ночной смены положенный утренний оздоровительный сон превращался в продолжение кошмаров, свидетелем которых Тата была ночью.
В этих кошмарах была женщина, угодившая под трамвай на Соломенке. Когда половинку её молодого тела погрузили на носилки, кто-то заботливо положил туда же две отделённые от туловища самостоятельные ноги.
Женщина находящаяся, по-видимому, в болевом шоке, спокойно спросила:
– А зачем мне они теперь?
Была в этих виденьях девушка небесной красоты. Её вынесли уже мёртвую, захлебнувшуюся мужским семенем, из всё той же, печально известной, гостиницы «Интурист».
Прекрасные широко раскрытые синие глаза смотрели в бездонное небо, а рядом трясся молодой югослав, не понимая ещё толком, что вся его жизнь перевёрнута с ног на голову и буквально отныне жизнь его уже пойдёт по другому сценарию.
И вместо университета им Патриса Лумумбы, его ждёт вонючая камера, где его будут закармливать этой пресловутой французской любовью каждую ночь и дай Бог, ему не захлебнуться!
Будет