Как-то во время интервью с одним из врачей Гуттма-новского института при съемках сюжета о раке груди я вдруг вспомнила о ней. В голове мелькнуло – не поп-росить ли осмотреть меня. Нет, пожалуй, не стоит. Во-пер-вых, они все занятые люди (я знала, мне бы не отказали, но ненавидела просить об одолжении). Во-вторых, не забудь – у тебя самой масса дел. Сюжет должен выйти в эфир сегодня вечером, значит, съемку и работу над текстом нужно закончить к пяти; а сейчас – почти два. К тому же, напомнила я себе, разве два уважаемых спе-циалиста не вынесли своего заключения? Так что не лезь в бутылку, не изображай из себя еврейскую принцессу на горошине, постарайся обойтись без «халявы», взывала я к чувству совести. Съемки в кондитерской вовсе не означают, что тебя там обязаны кормить бесплатными «Наполеонами». Даже просьба взглянуть на маммограмму, казалось, попахивала взяткой.
Да и профессиональное чутье подсказывало: как не-предвзятому репортеру от тебя требуется лишь рассказать о женщинах, многие из которых серьезно больны, но к тебе их болезнь не имеет никакого отношения. Наблюдай за происходящим со стороны. Помни, ты только журналист. Удостоверение и пропуск дают тебе право войти и выйти отсюда в любое время. При необходимости тебе помогут и даже предоставят средства защиты. Ты на особом положении. Ты – вне опасности. Сделай отмет-ку в своем репортерском блокноте о наводящих ужас кри-ках, но с тобой такое никогда не случится.
Впрочем, не только статус журналиста давал ощущение неуязвимости. Добавьте сюда идеальное в прошлом здо-ровье, не допускавшего сомнений в стойкости моего орга-низма перед болезнями.
Я всегда отличалась цветущим здоровьем. Моя мама, как свойственно еврейским женщинам, много внимания уделяла питанию. Но, в отличие от установленных кано-нов, она наполняла ротик своей малютки не мацой и жир-ным куриным бульоном, а говяжьими филейчиками и про-росшими пшеничными зернами. В вопросах питания она руководствовалась исключительно советами корифеев ди-етологии. С ее кухни напрочь были изгнаны не только картофельные чипсы, но и ломтики белого хлеба. Время от времени, на дне рождении у какого-нибудь из друзей, я осмеливалась попробовать хот-дог, но сознание совершен-ного греха неизменно толкало к покаянию. «И ты ела эти отбросы?» – спрашивала мама, качая головой, будто каж-дый раз я сообщала о своей беременности, и теперь ей предстояло выяснить, когда же при воспитании ребенка она допустила ошибку.
Любой восстал бы против такой матери. Бунтовала и я, – покуривала, ходила на свидания с христианами. Нерушимым оставался лишь запрет на сдобные булочки