Помню, как чаровал меня большой крестовик, раскинувший роскошную паутину против лестничного окошка. Любоваться им приходилось тайно, в страхе привлечь к пауку безжалостное внимание хозяйки. Помню и голое деревцо, по всему стволу которого мельтешилась тьма божьих коровок. Каких тут только не было: и в черную крапинку – красных и желтых, и в красную крапинку – угольно черных! Посещение дерева (очевидно, пораженного тлей) со своей не редеющей клиентурой стало целью каждой утренней прогулки. Помню и ящерку, принесенную мною на веранду и увлеченно метавшуюся по подоконнику за мухами. Решив перед выпуском на волю ее «окольцевать», я не пожалела и хранившегося у меня серебряного кольца. А затем, испугавшись содеянного и не сумев снять с Лиззи ошейник, с плачем покаялась гостившему в те дни у нас «онкелю Паулю», мужу нашей с Ритой гувернантки. Он и провел операцию, смазав маслом головку ящерицы. Вспоминается мне и волнение, охватывавшее меня при виде бегающих (уже возле другой дачи) хозяйских кроликов. Однажды мне удалось ухватить одного серенького брыкающегося зверька и унести в комнату. Мадам Ло ушла в магазинчик; драгоценный отрезок собственного времени я провела с поджатыми ногами на раскладушке, следя за каждым движением оставленного посреди пола пленника. Он же, щедро насыпав «орешков», быстро освоился и, даже не поискав дверей, принялся за какую-то бумажку. Опыт был прерван вторгшейся хозяйкой, обвинившей меня в истязательстве. Досталось заодно и от вернувшейся мадам.
До войны я успела закончить три класса школы общеобразовательной и один класс – музыкальной. Первая школа, дугообразная новостройка напротив Института, устраивала и Лидию Николаевну Гелерт, врача-терапевта эрисмановской поликлиники. И – маму моей единственной за всю жизнь подруги Риты.
Рита Назарьян
Ритино семейство (бабушка, мама и младшая сестра Муся) жили на недалекой от нас улице Скороходова (нынче – Большая Монетная). С Ритой мы дружили задолго до поступления в школу, получая воспитание из «одних рук». Обе мы, одногодки, едва ли не с колясочного возраста пестовались гувернантками – прибалтийскими немками, сестрами Бертой и Августой Гронвальд. Подобно многим своим соотечественникам, в разное время занесенным судьбой в Петербург, обе зарабатывали на житье этим востребованным тогда делом. И редко какой ленинградский ребенок «из интеллигентной семьи» не посещал «языковую группу». Правда, с не гарантированным успехом.
С первого моего школьного года Августу сменила раза два в неделю приходившая француженка мадам Лора («Ло»), успевшая ознакомить меня с основами чтения, письма и пересказать почти все романы Гюго. Понимая больше интуитивно, я с восторгом слушала, в ее живом изложении, сцены битвы героя с осьминогом из «Тружеников моря», безумия матери Эсмеральды, блуждания Жана Вальжана и его преследователя в парижской клоаке. Мадам же принципиально не понимала по-русски ни слова
