Он был душой и был всем миром.
И отсюда, из этой глубины и высоты, он увидел всё своё прожитое и ожидаемое в прожитии бытие…
– Чего ты боишься больше всего на свете?
Вопрос, заданный неожиданно жёстким и требовательным тоном, хлестнул по душе больно, с оттяжкой.
Поддавшись рывку извне, музыкант словно пролетел сверху вниз через какой-то чёрный тоннель, громоздко упал в собственное тело, мимолётно увиденное при этом, и внезапно осознал, что сидит за столиком в ресторане и неотрывно смотрит в глаза сидящему напротив незнакомцу.
– Вритиэль, – рот открылся сам собой, и чудное слово вырвалось наружу, как крупная птица из слишком тесной клетки.
Знание находит точный момент для возрождения.
– Я знаю своё имя. И твоё тоже. Так что же ты хочешь больше всего на свете, Мирзо?
Сознание оставалось расширенным и управлялось какой-то силой извне. Секунды стучали в привычном ритме через его сердце, но одна вдруг вспыхнула ярче остальных.
Озарение было кратким, но навсегда оставило след в его душе.
След взаимосвязи с Богом в любой момент бытия.
Ведь именно Его он и почувствовал в той внешней силе.
Озарение послужило новым толчком. Всё-таки жизнь пинает не зря! Кто не хочет идти самостоятельно, будет препровождён вперёд силой.
Ответ пришёл тоже сам по себе. Да что там! Он жил в его душе очень долго, возможно, даже до его рождения!
Волны древней памяти поднялись и накатили на маэстро бурно сменяющимися образами, лицами, запахами. Но почти сразу же улеглись, оставив после себя на поверхности сознания, как прилив оставляет сна песке морские сокровища, одну картинку…
Одно чувство…
Одну фразу…
– Я боюсь умереть.
И тут же, застигнутый врасплох собственной откровенностью, поспешил себя исправить.
– Умрут все. Смерть неизбежна. Но я боюсь смерти моего творчества. Когда я думаю о том, что моё творческое имя рассеется прахом в памяти потомков, что мои многолетние труды будут никому не нужны, а моя музыка перестанет волновать сердца людей… Ужас и отчаяние от страшной несправедливости рвут меня на части!
Взгляд Вритиэля обжигал ледяным холодом. Его голос, жестокий и властный, был неузнаваем. Черты исказились, и маэстро с ужасом созерцал совершенство потрясающе иного рода.
Совершенная жестокость была воплощена сейчас в человеческом лике.
– К чему тебе твой страх, Мирзо? Отдай его мне!
Холодный пот прошиб Скрипача.
Поверхностное сознание, эго, приходило в себя и восстанавливало утраченную было власть.
Перед ним сидит сумасшедший! Как же он сразу не догадался! Елизавета, психиатр со стажем, неоднократно рассказывала супругу об удивительной способности больных с расщеплением личности менять маски, полностью при этом срастаясь с ними.
С безумцем нельзя спорить. Он убьёт его прямо здесь, посреди ресторана! Сумасшедшие следуют