Чтобы получить разрешение ехать во Францию, нужен повод? А любовь разве не повод? Нет, она больше, она причина. Правда, эту причину не признавали уважительной не только у меня дома, чиновникам тоже было непонятно стремление молодой особы отправиться во Францию к возлюбленному в такое время.
Для этого нужно приглашение семьи Грендель, которого у меня, конечно, не было.
Я написала Полю. Сознаваться в необходимости приглашения не стала, это выглядело бы унизительно, посчитала, что сначала нужно убедить его родителей, что те хотят меня видеть.
Поль от моей идеи приехать был в восторге, мадам Грендель вовсе нет, а уж мсье категорически против. Снова зазвучали те же слова: идет война, не время думать о чьей-то любви и чьих-то визитах.
Клеман Грендель был более прагматичен и прозаичен: где русская мадемуазель будет жить, кто будет ее содержать? О возможном проживании у них в доме и особенно о нашей женитьбе он категорически запретил даже думать.
Поль в ответном письме, конечно, смягчил отказ отца, но я все поняла.
Это означало, что приглашения от Гренделей не будет, мадам в таком серьезном вопросе, как официальные бумаги, против мужа не пойдет. Дальше все просто: нет приглашения – нет разрешения. Чиновники тоже не станут рисковать своей службой ради какой-то влюбленной особы, которую в Париже не очень-то хотят видеть.
Круг замкнулся. У меня было ощущение, что это не просто круг, а пылающее кольцо вроде того, через которое в цирке заставляют прыгать хищников. Чтобы попасть к Полю, я должна совершить нечто похожее на прыжок сквозь пламя без всякой надежды, что по ту сторону меня не встретит огненный океан.
Выход совершенно неожиданно нашел отчим, выслушав очередное упрямое заявление о том, что я все равно поеду, он устало вздохнул:
– Хорошо, будем считать, что ты едешь поступать в Сорбонну, а до начала учебы годик поучишь французский. Так всем и скажем.
Реакция родственников и знакомых была единодушно недоуменной:
– Боже мой! В такое время?!
Я только пожимала плечами:
– Но если я буду ждать окончания войны, то рискую успеть состариться.
– А в Москве или Петербурге учиться нельзя?
– Я буду изучать старую французскую литературу, едва ли в Москве или Петербурге есть настоящие профессионалы по этой специальности.
Такого не поняли совсем.
– Зачем тебе старая французская литература?!
– Буду переводчицей.
Одна из вредных семейных старух отчетливо прошипела в сторону:
– Путаной ты будешь, а не переводчицей.
Только опасение сорвать поездку удержало меня от попытки выцарапать ее глаза, руки чесались еще несколько минут.
Чтобы не подвергаться подобным нападкам, я просто перестала выходить к гостям, запираясь в своей комнате. Это добавило вздохов и ахов, мол, девушка и без того слаба здоровьем, а ее еще и отправляют учиться так далеко и в такое