– Что ты несешь! Не мешай, дай разобраться…
– Погоди, – говорю, – Тойра твоя – не чай, не остынет. Йанкев действительно любил свою Рохэлэ, но, когда за него выдали Лею, он тоже не отравился. А когда Лея привела ему в наложницы Зилпэ, Рохл ей назло доставила ему Билхэ…
– В обоснование дарения Тойры.
– А как насчет царя Давида?
– А это задолго до рабби Гершома с провозглашенным хэйрэмом через отлучение!
– До отлучения, после отлучения! Мужику главное – отлучиться с бабенкой…
– Шейгец![30] – как завопит вдруг раввин. – Негодяй!.. Отведи, Шаддай, от меня Сатану! – И, схватившись за пейсы, в гневе отшатывается. Потом, подняв пальцами обе мочки, затыкает ими уши: не слышу! Я продолжаю говорить, а он в самом деле не слышит. С головой погружается в «Махаршо»[31]. Всё! Хоть к стене обращайся.
Бесенок мой замечает:
– Черствый ломоть, а? Весь день завтра будет поститься, терзаться. Отдаст нищим последний грош.
– В наши дни – и такая вера?
– Тверд как скала.
– Раввинша?
– Сказано, сама благочинность.
– Дети?
– Малы.
– Может, теща?
– Давно в мире ином.
– Распри?
– Ни пол-врага.
– Да откуда же он такой тахшэс[32]-паинька взялся?
– У евреев всего заваляется…
– Нет, я должен его дожать! У меня – задание. Справлюсь – в Одессу переведут, мне обещали.
– Это что еще?
– Рай. Ганэйдн для нашего брата. Спи себе в сутки двадцать четыре часа. Чернь греховодничает, а сам хоть бы палец о палец ударил…
– А чем все-таки день за днем заниматься?
– А с ведьмами развлекаться!
– Во-о-о… А тут – ни одной. Была одна старая сука – и та зенки смежила…
– Ну и как же обходишься?
– Известно… Старая история… Майсэ-Ойнэн…
– Это не дело! Вот что, ты мне подможешь, а я – клянусь бородой Асмодея! – вытащу тебя отсюда. Будешь у меня мэшорэсом.
– Это бы хорошо. Только надеяться не на что. Насчет этого рыжего не обольщайся…
– Ну-ну, – говорю, – не с такими справлялись…
Проходит неделя – дело с места не тронулось. И так муторно мне. Неделя в Тишевице – считай в Люблине месяц. Бесенок мой – паренек ничего, но как проторчишь двести лет в захолустье, попробуй не стань провинциалом! Анекдотцы рассказывает времен Ханэха и сам же, дикарь, и хохочет. Называет знакомых, а имена их, может, только в Агаде и встретишь! Историйки все – с бородой.
Пора сматываться. Но вернуться ни с чем – не шутка. У меня врагов среди этой братии хватает – затравят. Да меня, может, для того сюда и послали, чтоб я шею себе тут сломал? Наш брат, если он с родом людским не воюет, своего же угробить горазд.
Значит, так. Три главных соблазна: гордыня, блуд, деньги. В одну из сетей обязательно попадется, будь хоть трижды он цадиком! Ребчик он, конечно, упрямый, но с каким-то, видать, прицелом!
– Тишевицкий рув! – говорю. – Я не вчера,