Можно укрыться от самых жестоких бурь.
И безразлично, что там у других, извне —
Рушится мир, или просто гремит гроза.
Всё, что ей нужно – прижаться к его спине,
От ощущения счастья прикрыв глаза.
Он докурил, повернулся спиной к окну,
Женские слёзы представил в который раз,
И прошептал: «Обожаю тебя одну»,
Вновь не придумав для правды достойных фраз.
Честно
В серых дворах неуют и слякоть,
Но не они убивают счастье.
Если опять захотелось плакать,
Стоит ли в этом винить ненастье?
Глупо причину искать снаружи,
Если беда изнутри ломает.
Разве ноябрьская мука хуже
Той, что была в феврале и в мае?
Время, увы, никого не лечит.
Вижу – тебе нестерпимо больно.
Но иногда, чтобы стало легче,
Надо всего лишь сказать: «Довольно!».
Ты же когда-то сама учила —
Нужно во всём признаваться честно.
Если считаешь меня причиной,
Вымолви слово, и я исчезну.
Эта женщина
На пути этой женщины нет преград.
Кто заставит её повернуть назад?
Ей не стоит усилий цветущий сад
Превратить за секунду в кромешный ад,
И напротив, бушующий ураган
Обратить мановением в мёртвый штиль.
Я от сердца желаю её врагам
Убегать без оглядки за сотню миль —
Ни к чему добиваться опасных встреч,
Приносящих противникам лишь беду…
Я же тенью, безвольно теряя речь,
Очарован и кроток, за ней иду.
Всё равно, хоть на Запад, хоть на Восток,
Сквозь дожди, снегопады, самум и смог —
Лишь бы снова почувствовать этот ток,
Что бежит от макушки до пальцев ног.
Эта женщина – утренний лёгкий пар,
Но как только решительно вскинет бровь,
Сокрушительный жди от нее удар,
От которого брызнет по стенам кровь.
Мне не стыдно признаться, что я слабей,
Что при ней не способен владеть собой.
Если скажет однажды: «Иди убей!»,
Я без страха вступлю в беспощадный бой.
Пусть она без раздумий любую твердь
Обращает в туманные миражи,
Я хочу с этой женщиной умереть,
Я хочу с ней воскреснуть и снова жить.
Золушкин стриптиз
Она в гримёрке к зеркалу присела,
Салфеткой стёрла губы и глаза.
«А ну, вернись на сцену, Синдерелла! —
Шумел за дверью распалённый зал, —
Ещё разок, раздвинь, кисуля, ножки —
Изобрази нам стрелки на часах!».
И стало ясно – дальше невозможно
Ни слышать похоть в пьяных голосах,
Ни на пилоне до утра кружиться,
Кривляясь перед потными людьми…
Она сняла парик, надела джинсы
И превратилась