И белый свет горчит.
Ещё о весне
Ал-ру Ке-ну
Снег за окнами мягко теряется где-то,
время каплет так близко.
Во сне
вдруг разбилась сосулька, бездумная флейта,
что один раз звенит о весне.
…Я бежала, не помня себя от разлуки,
поезд мчался за море, за твердь.
Из прозрачной травы
сквозь замёрзшие руки
я училась на солнце смотреть.
В мире утренней алости нежно и грубо,
плеском вешним окрест обойдя,
пели вóды (наяд[24] мимолётные губы?)
о сверканье и шуме дождя…
…Ближе к утру
сольются (с затверженной болью)
стук колёс и следы на песке.
Я не знаю, не жду. Всё, что было – невольно,
снег, серея, твердеет к весне…
Не в своих беловежьих и заспанных царствах, —
глубже голоса, в горле-спине.
А слова – наугад, наизусть? – род лекарства,
чтобы быть наяву, как во сне.
В том немыслимом сне
снег летит вместе с летом,
в луннооком заоблачном сне —
нет разбитой свирели. Эолова флейта[25]
мне бездонно звенит о весне.
Корабельный, кроющий мглой
…Сумеречной снастью сводит мир с основ
снег…
Схожу – во власти тысячеоких снов.
Сузилась ли пучина, ширится ли волчком,
бьётся путь в паутине с тонущим зрачком.
Снова Земля проходит точечный зенит,
время натянулось, крови связь звенит.
Снова тише ли, громче повторять от сих:
«Эту чашу, Отче, мимо пронеси»[26] —
и до сих… Не ставить нам, не воздвигать,
вёрст во мгле не править, мук не избывать.
Только переходов «тронутых»[27] черты,
только снегопадов сóлоны гряды,
только б не покинуть – так легко уснуть! —
этот нитевидный, еле внятный путь.
Помни: «И потомкам странен голос тех,
что в котомках тонких уносили – снег».
Осенним днём
Ал-ру Ке-ну
Вдруг снова днём, – как белой ночью.
Откуда эта тишина?
Ведь осень в городе хлопочет,
недавно началась она.
Да, воскресенье в самом деле,
вот отчего на даль версты
Гостинодворские аллеи
стоят пустынны и желты.
А в Павловске дни как газеты,
(что шрифт смешали с домино).
Там привокзальные буфеты
пыхтят… И в них ещё полно.
Бумагой, а не тягой шмельей,
шуршат оборванно кусты.
И в этом – весь конец недели
до наступленья темноты.
Ты