– Жизнелюб, дай бог ему здоровья.
– Погоди. – Сосед остановился. – А водка-то у тебя найдётся? Я же помню, что ты ни-ни…
– Водки нет. Тока закуска.
– Ну, вот видишь. А без водки разговора не получится. Давай ко мне.
Вечер уже зацветал над землёй. На западе пламенела полоска зари, чётко повторяя чёрный контур далёкого бора. Выстывающий синий воздух столбами стоял между избами, между деревьями в переулке. Тонкий месяц хищновато скалился, прорезаясь в облаках за рекой, откуда свежий ветер то и дело потягивал.
– Гроза, однако будет, – глядя в небеса, проговорил Стародубцев.
– Страшная будет гроза, – многозначительно сказал Семён. – Такой грозы, наверно, ещё не было. Ты-то как думаешь, Солдатеич?
– Переживём, даст бог. И не такое переживали.
– Ну, такого ещё не было на нашем веку. Всю страну перевернули вверх дном.
Пройдя вдоль огорода, откуда пахло стылой сырой землёй, они приблизились к высоким широким воротам тёмно-вишнёвого цвета. Пустовойко – хороший хозяин – это сразу видно. Всё у него обихожено: листва и жухлый волос свалявшейся травы, гнилые ветки, сломленные ветром, – всё граблями прибрано, причёсано. Деревья в палисаднике подбелены, точно в белых пимах приготовились зиму встречать.
Они постояли возле ворот, покурили. И тут вдалеке в переулке возникла «Скорая помощь» – замаячила серым пятном. Собака затявкала, едва успевая отскочить от колёс. Два или три гусака возмущённо загоготали, вытягивая шеи. Вздымая клубы пыли и подпрыгивая на кочках, «скорая помощь», стремительно разрастаясь в размерах, полетела, кажется, прямо на людей…
У Стародубцева аж сердце охолонуло – стоял возле ворот, как на расстреле; не шевелился, угрюмо глядя на автомобиль, стрекотавший выхлопной трубой как автоматом.
Не доезжая метров десяти до ворот, «скорая» жутковато заскрипела тормозами – вспахала землю задними колёсами и остановилась, заглохнув. Пыль в тишине закудрявилась, розовея на фоне остатков заката. Из-под застрехи гаража воробей испуганно брызнул – чёрной пулей прострелил через подворье.
Из кабины вышел Жизнелюб Иванович. Белую шапочку снял – бросил в кабину. Дверца коротко и смачно хлопнула.
– Артист! – намекая на отца-актёра, удивлённо и немного осуждающе сказал Пустовойко. – Эффектно подъехал. Как из-за кулис на сцену. А я стою и думаю, кому это здесь плохо, в нашем переулке?
Здороваясь за руку, Рассохин спросил: – А кому теперь здесь хорошо?
– Это точно. – Семён поглядел на тучи, широким фронтом идущие из-за реки.
«Скорая помощь» тем временем развернулась и дальше поехала – только пыль по переулку заклубилась как дымный порох, да какая-то серая курица заполошно закудахтала вдалеке, едва не попав под колёса.
– Как ваша нога? – несколько смущённо спросил Рассохин, не ожидая увидеть здесь Степана Солдатеича.
– Нормально.