За эти два сумасшедших года я, дорогая Аделина, задумал и написал роман, принесший мне Гонкуровскую премию. Вы и вообразить себе не можете, в каких условиях я его сочинял и как мне приходилось изворачиваться, чтобы найти себе место для работы. Я писал его в поездах, в гостиничных номерах, но главным образом (поскольку мой кабинет превратили в спальню) – на кухонном столе, под кухонным столом, лежа в постели, сидя в постели, в прачечной (часто), в ванной, а в теплые дни – забравшись на дерево или в стоявшую в гараже машину, или спрятавшись за поленницей дров, или пристроившись возле мусорного бака. Клянусь вам: я написал не одну главу в туалете, законопатив уши берушами, а сверху для надежности нацепив наушники от плеера. Я ел с этим романом, спал с ним, готовил с ним еду и ходил по магазинам. Два года вдохновенных трудов. Вера читала рукопись, хвалила и давала советы. Черт возьми, я заслужил эту премию! Мы ее заслужили!
Кстати, помнится, в одном из писем вы предсказали мне нобелевку. Откуда у вас подобные мысли? Вот уж я посмеялся. Только представьте себе на минуту: 1929 год – Томас Манн; 1954-й – Эрнест Хемингуэй; 1970-й – Александр Солженицын; 2014-й – Пьер-Мари Сотто. Найдите в списке лишнего.
Нет уж, хватит с меня и Гонкура, тем более что слава вовсе не ударила мне в голову. Мне уже было 53 года, и, чтобы лишить меня ориентиров, потребовалось бы что-нибудь покруче. Когда схлынуло первоначальное возбуждение, о котором я вам при случае как-нибудь расскажу, – поверьте, эта история стоит пакета попкорна (у меня такое впечатление, что я уже не меньше трех раз обещал вам при случае о чем-то рассказать; похоже, это превращается в привычку), – так вот, едва схлынуло возбуждение, как передо мной снова встал вопрос, неизменно возникающий после выхода каждого очередного романа: ну хорошо, мальчик мой (я часто мысленно называю себя мальчиком), а что же дальше? Иначе говоря, для меня ничего не изменилось.
Жизнь продолжалась. Дети подросли и один за другим уехали учиться. В сентябре 2004-го Лора перебралась в Лион. Это не прошло незамеченным – в доме она играла роль всеобщей старшей сестры. Годом позже, в 2005-м, нас покинула Глория (старшая дочь Веры), она тоже уехала в Лион. Таким образом, обе старшие девочки сделали нам ручкой.
Следующей осенью Матео (старший из сыновей Веры) поступил на учебу в Валанс и стал приезжать домой только на выходные. Тут настала небольшая передышка – статус-кво закрепился на два года, до осени 2008-го, когда нас постиг тройной удар: мы одновременно лишились моих дочек-близняшек и младшего сына Веры Диего.
С нами оставался только мой младший, Джон, которого Вера очень любила. Дом вдруг словно увеличился в размерах – можете мне поверить, я знаю, о чем говорю. И вот, когда осенью 2009-го Джон тоже уехал в училище по производству