…Халецкий снимал на дактопленку отпечатки пальцев со шкафа. Повернулся ко мне:
– Ну что?
– Трудно сказать. Ключи у него, во всяком случае, были. Работал раньше слесарем…
– Думаете, навел?
– Не знаю. Алиби у него при всем при том стопроцентное. В этой милой больничке режим – будьте спокойны, оттуда не сбежишь на ночь. Да и на жену я надеюсь – она мне обязательно сегодня про него что-нибудь поведает.
– Э, не скажите. Такие женщины если замыкаются, то все: хоть лопни – рта не раскроют.
– Поживем – увидим, – сказал я и позвал Лаврову.
– Да? – раздался ее голос из кабинета.
– Идите сюда, протокол будем писать здесь.
Я снова уселся за стол, разложив листы протокола осмотра.
– Вы диктуйте, а я буду записывать, – сказал я.
– Пожалуйста, – кивнула она, будто так оно и было правильнее.
Халецкий, натянув тонкие резиновые перчатки, стоя на коленях, очень аккуратно, один к одному, начал подбирать с пола осколки стекла, складывая из них, как из мозаики, единую плоскость. На вощеном паркете, как свежие раны, были видны соскобы.
– Исходные данные заполнили? – спросила Лаврова.
– Заполнил.
– Пишите: «Квартира расположена на пятом этаже, других квартир на лестничной клетке нет… Дверь изнутри обита белым листовым железом. Замки повреждений не имеют, ригели и запорные планки в порядке, на обвязке двери против замка видна вмятина. По-видимому, вор проник в квартиру путем подбора ключей…»
– Та-ак, этого писать не будем.
– Почему? – подняла голову Лаврова.
– В протокол надо вносить только факты, – сказал я. – А насчет вора – это пока только мечтания… Ну-с, дальше.
– «На полу в прихожей три обгоревшие спички… Здесь же лежит проигрыватель, рядом, слева, черные мужские полуботинки новые… На нижней полке горки в беспорядке большие медали с надписями на английском, французском, немецком и японском языках – в количестве одиннадцати штук, все на имя народного артиста СССР Льва Осиповича Полякова… Окна в порядке, створки и рамы повреждений не имеют, форточки заперты на шпингалеты, опорные крючки которых довернуты и закреплены в обойме… Слева на тумбе – радиоприемник, на котором стоит бюст Полякова… работы скульптора Манизера…»
– Вы забыли про поднос на колесиках, – сказал я, не отрываясь от записей.
– Это называется сервировочный столик.
– Тем не менее надо указать, – усмехнулся я.
– До него еще не дошла очередь…
– Одну минуту. Ной Маркович, когда у вас дойдет очередь до сервировочного столика, посмотрите внимательно, нет ли на нем следов пальцев.
– «…В спальне гардероб, встроенный в стену, раскрыт, одежда валяется на полу в беспорядке. Здесь же на полу туфли, сумки, чемодан импортный мягкий с разрезанной верхней крышкой… В кресле лежит подсвечник – трехсвечный шандал с обгоревшими более чем наполовину свечами… На полу восемь листов сгоревшей