Остановившись, зоргул запрокинул голову и глядел на небо. Сумерки не страшили его. Ночь была другом. Она заставляла его врагов прижаться к земле, лишая фемитов их силы – крыльев. Ночью они не могли кружить высоко в небе, контролируя все, что происходит внизу. Ночью преимущество переходило к зоргулам. Нависшее над землей небо не мешало им передвигаться в оставшейся прослойке. Их ноги были сильными, тела крепкими и эластичными, что позволяло им покрывать большие расстояния, наверстывая то, что было потеряно днем. Ночь, эта безразличная ночь, сама того не подозревая, становилась их союзником и врагом их врагов.
Еще один зоргул остановился, наблюдая, как по сухим сучьям, проткнувшим серое брюхо неба, стекает слизь. Их было двое: тот, что смотрел на небо, и тот, что смотрел на сухое дерево. И каждый из них знал, что быть здесь сейчас они не должны.
– Дриадам, – прошипел зоргул, продолжая изучать сухое дерево.
– Он будет молчать, – шипение того, другого, что смотрел на небо.
Его длинный язык обвил сморщенную кору, словно шею предполагаемой жертвы. Дерево содрогнулось, издав протяжный стон. Вернее, содрогнулся дух, зависящий от жизни дерева.
– Надеюсь, что так, – сказал другой зоргул.
– Да. Надеюсь.
Тяжелые тела зоргулов осторожно заскользили дальше. Для них посещение этого места грозило жестоким наказанием. Закон был един для всех, так говорил Грифон, но сегодня, в эту ночь, они готовы были рискнуть. И причиной для этого были отнюдь не разум, не интриги и не мудрость. Зоргулов вела их собственная плоть. Они слышали ее зов, слышали божественное пение Семелы, чувствовали манящие запахи, долетевшие до них из этого запретного места, и не могли сопротивляться. Их вело вожделение. То, что не вызывало никаких чувств, когда они были демонами, теперь подчиняло себе разум. Оно пришло к ним вместе с новым телом. Плоть, подарившая столько нового, требовала чего-то взамен. Кто-то пользовал для удовлетворения своих потребностей тела отвергнутых, тех, кто был изгнан или не принят в царство покоя, скрытое от любопытных взглядов молчаливой тишиной Мертвого озера, заглянуть за горизонт которого не удавалось еще никому. Кто-то в попытках удовлетворить вожделение отлавливал существ более слабых, чем они, другие вступали в связь с существами, подобными себе.
Два зоргула, те, которые тайком пробирались между камней, помнили те времена, когда подобные связи порицались и даже наказывались. В них вступали, как правило, самые слабые существа, изгои, упавшие на дно Аида. Но времена те давно прошли. Эталон красоты пал вместе с прежними законотворцами. Ничто не вечно, кроме Аида, Эдема и отведенного им времени. Три неизменных истины, состоящих из многообразия меняющихся форм и обличий.
Пение стало слишком громким, оно окружило двух зоргулов. Свет костров, поджаривавших брюхо нависшего неба, ослепил глаза. Красота, начавшаяся с трех сестер и преумноженная веками,