Прошло недели две, и однажды он, проходя по Чэпел-стрит, на углу Стейшн-роуд в припадке рассеянности чуть не столкнулся с миссис Брамуэлл. Он прошел бы, не заметив ее, если бы она тотчас его не окликнула и не остановила, сияя улыбкой:
– А, доктор Мэнсон! Как раз вас-то мне и нужно. У меня сегодня один из обычных званых вечеров для небольшой компании. Надеюсь, вы придете?
Глэдис Брамуэлл представляла собой довольно крикливо одетую тридцатипятилетнюю даму с волосами цвета спелой кукурузы, пышной фигурой, младенчески-голубыми глазами и манерами молоденькой девушки. Глэдис сентиментально называла себя «мужней женой». Сплетники в Блэнелли предпочитали характеризовать ее другим словом. Доктор Брамуэлл боготворил жену, и говорили, что только это слепое обожание мешало ему заметить ее более чем легкомысленное увлечение Габелом, «темнокожим» доктором из Тониглена.
Узнав ее, Эндрю поспешно стал искать предлог уклониться от приглашения.
– Боюсь, миссис Брамуэлл, мне не удастся освободиться на сегодняшний вечер.
– Нет, вы должны непременно прийти, чудак вы этакий. У нас бывают такие милые люди. Мистер и миссис Уоткинс с рудника и, – она многозначительно усмехнулась, – доктор Габел из Тониглена… Да, чуть не забыла: еще наша маленькая учительница Кристин Барлоу.
Дрожь пробежала по телу Мэнсона. Он вдруг преглупо заулыбался:
– Ну разумеется приду, миссис Брамуэлл. Очень вам благодарен за приглашение.
Он кое-как несколько минут поддерживал разговор, пока она не ушла. Но весь остаток дня он ни о чем больше не в состоянии был думать, как только о том, что сегодня снова увидит Кристин Барлоу.
Вечер у миссис Брамуэлл начался в девять часов. Такой поздний час был выбран из внимания к врачам, которые могли задержаться в своих амбулаториях. И действительно, Эндрю отпустил последнего больного только в четверть десятого. Он торопливо умылся под краном в амбулатории, причесал волосы сломанным гребешком и помчался в «Уединенный уголок». Разыскал небольшой кирпичный дом, который не оправдывал своего идиллического наименования, так как расположен был в центре города, и, войдя, убедился, что пришел последним. Миссис Брамуэлл, весело пожурив его, открыла шествие в столовую, за ней последовали муж и все пятеро приглашенных.
Ужин состоял из холодных закусок, разложенных на бумажных салфеточках на столе мореного дуба. Миссис Брамуэлл очень гордилась своими талантами хозяйки и была в Блэнелли кем-то вроде законодательницы вкусов, что позволяло ей пренебрегать общественным