Это был один из способов Тани. Забрав вещи в дамской комнате или в гримерке какой-нибудь из заезжих звезд, она быстро выбрасывала их в окно уборной на первом этаже. Под этим окном всегда стоял кто-то из ее людей, а она, вне всяких подозрений, возвращалась обратно в гримерку или на сцену.
– Да, это окно не закрывается, – задумчиво произнесла Таня, – а если и прикроют, я его гвоздем смогу открыть.
– Тогда надо идти сейчас. Есть люди в театре? – спросил Шмаровоз.
– Есть только сторож да ночной вахтер. Но они не ходят по этажам. Скорей всего, запрутся на первом этаже и будут пить.
– Я с тобой пойду, – поднялся с места Шмаровоз, – идти уже надо, не то завтра поздно будет.
– Поздно-поздно, – подтвердил Туча, – я завтра у Японца буду, он обязательно спросит, что да как.
– Ты думаешь, Японец может знать про мои цветы? – забеспокоилась Таня.
– Японец многое знает, потому он и король Одессы, – сказал Туча, – вот только интересно, эти цветы… Кто их тебе посылал?
– Не Японец, точно, – усмехнулась Таня.
– Не скажи. Может, крыса из его людей, чтобы тебя подставить. – Туча хорошо изучил повадки бандитского мира и знал, что в нем бывает и не такое.
– Под убийство Карины? – прямо спросила Таня.
– Это может быть Котовский. Чтоб ослабить Японца. А может, кто-то из его людей, решивший, что Японцу дальше с тобой не по пути, – Туча так и сыпал предположениями. – Вот если бы узнать, кто на самом деле Карину убил и за что ее убили, тогда бы все стало ясно.
– Да уж, яснее ясного, – зло фыркнула Таня, – и никто бы меня больше не трогал.
Таня ковырнула гвоздем разбухшую деревянную раму, и на нее сразу пахнуло сырым запахом старых канализационных труб. Рядом тяжело сопел Шмаровоз, пытаясь отдышаться от бешеной гонки по улицам ночного города.
– Здесь можно войти. Низко, – встав на небольшую приступку, Таня подтянулась на руках, – рядом буфетная. Там по вечерам вообще никого не бывает.
Шмаровоз протянул ей маленький масляный фонарик, зажег фитилек. Сунул в руки запасную коробку спичек.
– Иди. Я здесь жду, – прислонился он к стене, – если услышишь кого, сразу туши. Или не туши – примут за привидение.
Тане было не по себе от того, что через несколько секунд она окажется в пустом, словно вымершем театре. Но еще больше не по себе ей было от мысли, что в любой момент к ней придут с обыском и найдут букет синих орхидей. Нет, уж лучше так.
Но все оказалось совсем не так страшно. В коридорах первого и второго этажа горел свет. Быстро юркнув в служебный вход, Таня оказалась там, куда выходили двери гримерных артистов.
На втором этаже за дверью гримуборной Беликовой слышались голоса. Таня остановилась, прислушалась. Мужской голос что-то пробубнил – слов было не разобрать. В ответ раздался визгливый смех Беликовой.
– Вы такой странный… Нет, право слово, странный, – смеялась она, – я вас боюсь…
В ответ мужской голос снова забубнил что-то. Ксения перестала