– Сколько здесь всего камер? – спросил я.
– Почти четыреста. Точно не знаю.
– И в каждой сидит по десять-пятнадцать человек, как у нас?
– Нет, у нас маленькая хата. Есть большие, там по двадцать-тридцать человек.
– Много выходит.
– Нас тысячи. А по стране – миллионы.
Появился дубак и, называя фамилии, принялся разводить всех по камерам.
######
Прошел день. А может и два. Я путал дни, время текло здесь как-то странно. Или просто я его так воспринимал? Тем временем Рубля вызвали в санчасть.
– Не выдержала девчонка, не смогла передо мной устоять. На свиданку уже тянет. Видели бы вы, как она на меня смотрела, скажи, Игнат!
С широкой улыбкой он обувал свои поношенные классические туфли, рукой пытаясь разгладить смятый свитер. Он говорил что-то еще о том, как она хороша и одинока, говорил легко и беззаботно, но в глазах мелькала скрытая тревога.
Его не было долго – не меньше часа, так что каждому из нас удалось показать уровень своего остроумия, описывая что, как и каким образом они будут делать в закрытом кабинете. Лицо, с которым он вернулся в камеру, начисто отбило у нас все желание продолжать. От прежнего веселья и озорства не осталось и следа, Рубль был серьезен.
– Она увидела какое-то пятно на легком, сделала повторный снимок, и все подтвердилось – туберкулез. Опять он. Больше двадцати лет с ним мучаюсь.
Он замолчал и посмотрел прямо перед собой абсолютно пустыми глазами, как будто смотрел в никуда. Через несколько секунд в них вспыхнул знакомый огонек, и он отбил на коленях ладошками веселую дробь.
– Херня, прорвемся. Едем дальше.
Обнаружение туберкулеза у заключенного означало, что он, во избежание заражения соседей, будет этапирован в местное лечебно-исправительное учреждение. И неважно был ты подследственный или уже осужденный, дорога одна – в больницу за колючей проволокой. Увезти его должны были ближайшим этапом, то есть уже завтра, поэтому Рубль хоть и не суетился, но делал все быстро: вручную перестирал всю одежду, аккуратно сложил в сумку необходимые вещи. Движения были отточены,