Тем не менее, чудо свершилось. С 20 ноября 1923 года курс марки оставался стабилен, хотя эмиссия ее продолжалась. Более того, эта эмиссия была очень важна, так как экономике требовалось покрыть дефицит ликвидности – попросту, закачать в нее побольше денег, но так, чтобы их стоимость при этом не упала. Стабилизация была основана не на остановке печатного станка, а на жестком упорядочивании госрасходов, режиме экономии, отказе правительству в новых кредитах, и по крайней мере номинально прочной привязке к стоимости золота и курсу иностранных валют. По сути, рентная марка стала просто символическим, психологическим ориентиром – и этого оказалось достаточно. Целый год две марки циркулировали параллельно – вплоть до замены их новой купюрой, рейхсмаркой, в августе 1924-го (по курсу 1 рейхсмарка = 1 рентная марка = 1 триллион старых марок). За это время объем денежного оборота увеличился еще в 12 раз. Это больше не сопровождалось обесценением валюты, зато позволило экономике снова начать функционировать.
Равновесие все это время, конечно, было очень хрупким. Рентная марка была, по сути, фокусом, основанным на доверии публики, но насколько это доверие было обосновано – большой вопрос. Кто и как, например, оценивал те права залога, которые служили ее обеспечением? Да и могли ли они вообще адекватно выполнять эту роль, учитывая низкую ликвидность недвижимости? Эксперты полагают, что при необходимости Рентный банк сумел бы в спешном порядке покрыть не более 1/3 выпущенных им в оборот денег. В этом смысле, рентная марка была примерно тем же самым, что и марка обычная – клочком бумаги с написанным на нем обещанием. По сути, Шахту удалось создать иллюзию реальной стоимости там, где ее на самом деле не было. Ему просто сильно повезло, что обстоятельства не проверили его систему на прочность по-настоящему. С другой стороны, было ли это недостатком плана, или просчитанным риском, который оправдался? И можно ли было в той ситуации предложить какую-то другую схему?
По удивительному совпадению, доктор Хавенштейн, пламенный певец и поборник инфляции, умер 20 ноября 1923 года – как раз в день стабилизации марки. Скорее всего, это действительно было совпадение – хотя бы потому что практически никто в тогдашней Германии не осознавал степень его персональной ответственности за экономическую катастрофу, как осознаем ее мы сегодня. Три дня спустя пало правительство Штреземанна – депутаты-социалисты таки поквитались с ним за Тюрингию. Германский «политикум» продолжал жить своей обычной жизнью, и немногие до конца понимали (а из них немалое число предпочло поскорее забыть), в какую пропасть страна буквально только что заглянула. Не вызывает особых сомнений, что запоздай реформа Шахта на месяц-другой, в Германии случилась бы революция, сопровождаемая «парадом суверенитетов» различных регионов.
При этом не надо думать, что после 20 ноября Веймарская республика вдруг по мановению