– Может быть. Если это так, то мне еще не скоро узнать, где они могут находиться.
– Поразительно. Как можно! Это же самоотречение и от лавр, и от известности, и от самого что ни на есть прогрессивного движения мысли к дальнейшим познаниям.
– Вы правы. Но переубедить их нечем. Возраст не переборешь.
Эксперт возбуждался от услышанного, но не знал, как продолжить разговор. Мысли его блуждали, призывно напоминая, что и настоятель – воин не из последних. И он наверняка имеет свои суждения. И поди, перевалил мешок обязанностей на плечи патриархов, а сам скромно, как ученик в годах, отошел в тень. Вспыхивающий рой мыслей не давал покоя.
– Извините, мистер Маккинрой, у нас времени всего одна горсть.
Монах откланялся американцу и засеменил под крышу обители.
Я не спорю с дерзкими крыльями,
Что за тучи нас вознесли.
Только знаю: теряем силу мы.
Уходя от земли
Петрусь Макаль
Сидели.
Девятнадцать монахов. Среди них Рус, которому еще только осенью исполнится восемнадцать.
Время туго поскрипывало натянутой тетивой. Но они сидели, и каждый думал о своем так, будто это обычное полуночное бдение. Секунды размышляюще передвигались за спину, приближая минуту, после которой долгий выдох возвестит, что решенное не повернуть вспять. От того и были они серы, печальны. Как идолы, сидели на земляном полу, скупо взирали на одну общую точку. Наконец настоятель оторвал взгляд и устремил его куда-то сквозь темную стену в пространство. Глухой голос тяжело выдавливался из волевых уст.
– Рус, время расставаться. Книга бытия переворачивает страницу, нам остается только созерцать ее строки.
Тихий, размеренный голос настоятеля затаенной, сверлящей болью обреченно отдавался в сердце юноши. От нахлынувших известий сдавило дыхание. Черная печаль услышанного ночным страхом легла на еще не до конца понимающее чело отрока.
– Пату, Вану, мне, да и другим нелегко тебя отпускать. Но судьбу не обманешь. Наше братство прониклось к тебе верой и надеждой. Жизнь отрывает тебя от тех уз, которые в свое время дали тебе приют, утверждение как человека. Дальше идут белые страницы, и тебе самому придется писать на них. Люди прочтут, разберутся, насколько твои деяния согласуются с общечеловеческим. Ты русский, но монастырь тебя принял, воспитал. Верим, что будешь достойным продолжателем наших мыслей и дел. Так уж случилось, – некоторое время Дэ молчал, поглядывая на Руса будто в последний раз, – обстоятельства сильнее нас. Твоя судьба – твой рок. Ее не отбросишь, не подкинешь в чужой огород. Видно, не суждено тебе стать прямым преемником наших долгих традиций, славою монастыря. Пройдет совсем немного времени, и ты будешь жить среди людей, коварство которых и алчность не идет ни в какое сравнение с жестокостью зверей, вся беда