Рама со скрежетом оторвалась, взлетела, визжа, и сырость наполнила легкие, пряная сырость заброшенного сада. Теперь стало видно, что одежда на нем мокрая насквозь. Неизвестно, сколько времени он уже стоял здесь.
– Простудишься!
– Я?
Мы сидели на полу у камина, старая моя куртка, еще с наших походов в горы, укутывала его плечи, на голых коленях вздрагивали блики.
– Не верю.
– Как хочешь.
Он был готов уйти сию минуту. Не на чердак, где провел почти три года, дожидаясь меня, а куда угодно: в пустыню, добровольно сдаться властям или что там еще.
Так его и отпустили.
– Как же ты всё это время?
– Никак.
– На чердаке?
– И в библиотеке. Мне там самое место.
– Но ты же не мог пользоваться доставкой. Что ты ел?
– А зачем мне? У меня ведь солнечные элементы.
– Да, правда.
– Кто я?
– Мне все равно.
– Я не Хайле.
– А кто же ты еще?
Ему было очень страшно, когда он очнулся на складе, среди сотен таких же, ожидавших демонтажа инактивированных андроидов, объявленных вне закона. Сначала он надеялся вот-вот проснуться, потом решил, что сошел с ума. Потом понял. Недаром мы читали Бредбери и Шекли, Саймака и Филипа Дика. И Кларка с его космонитами. И те стихи:
И будешь ты уже не мной когда-нибудь…
Просто был допущен совсем маленький, совершенно незначительный брак. Та самая кнопка. Она не сработала до конца. Он отключился на несколько часов. Очень редко, но так бывает. Один раз на миллиард, что ли. По крайней мере, такова вероятность. Меня предупреждали. Об этом всегда предупреждают, но никто не обращает внимания, естественно. Но вот как ему удалось выбраться?
– Дружочек…
– Хочешь, уйду.
– Дурак.
Он завозился, вылезая из куртки.
– Прости. Ты умница. Плевать мне на полицию, законы и всё, что там ни на есть. Никто ведь теперь и не узнает? Тебе придется прятаться.
– Если ты боишься…
– Я не боюсь. Я боюсь только потерять тебя.
– Кого меня?
– Тебя.
Тут мне пришло в голову…
– Хайле! Ты ведь не хотел возвращаться, когда всё понял?
– Всё – что?
– Ну, всё про себя.
– Скажи это как есть: понял, что я – робот. Ну, скажи. Слабо?
– Перестань.
– Слушаюсь.
– Прекрати! Если уж ты вернулся, значит, всё уже сам решил. Зачем изводить меня и себя?
– Ничего я не решил. Просто мне некуда больше было идти.
– Да.