– Я не поверил бы в это, – говорил вождь, – если бы не увидел своими глазами. Вы знаете, что Смерти нужно платить, иначе она спалит дотла наши души и зальет пепелище слезами, превращая сердца наши в слякоть, и тогда мы будем уже не способны ни жить, ни любить, ни мстить. Ей нужно платить кровью. Так поступали наши предки, пока не узнали, что превыше крови Черная Тиргатао любит жаркое золото. Сегодня я подарил ей, сняв с себя, знаки власти, потому что тот дар, что был приготовлен для нашей гостьи, исчез, и вместо него в коробке лежал камень.
Толпа зловеще молчала. Фарзой медленно обвел глазами своих людей, и взгляд его был таким же тяжелым и испытующим, как у самой Тиргатао.
– Кем бы ни был этот вор, он умрет, – негромко сказал Фарзой.
Стало совсем тихо. Синяка увидел, что Фрат улыбнулась.
– Он умрет, – повторил Фарзой, – и за него Тиргатао не получит ничего. Пусть делает с его душой, что захочет.
Он резко повернулся и пошел прочь от костра, оставив камень и берестяную коробку лежать на земле.
Разговоры возобновились. Несколько женщин уже готовили мясо для пиршества, молодые воины устанавливали длинные столы. Решение было принято, а что оно принесет – покажет утро.
Синяка возвращался к дому на рассвете, прихватив несколько кусков мяса для Пузана. Он знал, что великан будет долго переживать из-за упущенной возможности обожраться. Ну что ж, подумал Синяка, если дрыхнуть целыми днями, то можно, в конце концов, проспать что-нибудь стоящее.
Но великан не спал. Растерянной тенью он громоздился на пороге дома Асантао, бережно держа в своих лапах женщину. Сперва Синяке показалось, что она мертва. Он бросился к великану и споткнулся на ступеньке о саламандру – ящерка, изрядно разжиревшая, развалилась перед крыльцом и вкушала прелести отдыха. Когда Синяка налетел на нее, она зашипела и, лениво волоча хвост, отползла в сторону.
Синяка коснулся ладонью лица женщины. Она тихо дышала, бессильно прижавшись щекой к широкой великаньей груди. Черные круги, нарисованные углем, резко выделялись на ее бледной коже, светлые волосы, осыпанные золой, оставляли серые пятна на черном плаще. Но это была Асантао – все еще не расставшаяся со зловещим ритуальным обликом, однако уже свободная от вселявшейся в нее богини. Ни волоска не обгорело на ее голове, ни лоскутка одежды не тронуло пламя. Она прошла сквозь костер, оставив там Смерть, и вышла в ночь маленькой колдуньей маленького болотного народа.
– Где ты нашел ее, Пузан? – шепотом спросил Синяка.
– Да вот… господин Синяка, они ведь без чувств, – многозначительно сказал Пузан.
– Вижу, – нетерпеливо оборвал его чародей.
Великан жалостливо дернул носом.
– Господин Синяка, я это… если вы в немилостивом расположении, то не осмелюсь… но вот они без чувств и совершенно непонятно… Они шли к себе домой, а их шатало, точно они набрались, как эта винная бочка, Торфинн, чтобы ему и на том свете… И дрожали они изрядно.
– Кто «они»?
– Госпожа