– И что? – спросил я.
– Ничего интересного, – ответил Матвеев. – Здесь – только стекла выбитые, а больше вообще ничего. Там, под деревом, даже снег не был примят. С другой стороны такая же картина. В окна к ним никто не лазал. Разве что прилетел сверху. Крышу я не проверял, это, Ефим, твоя епархия.
Последние слова он сопроводил едва заметной ухмылкой. Я ответил хмурым взглядом. По осени, выслеживая вора, я действительно провел целую ночь на крыше. Причем, как оказалось, украденное лежало прямо подо мной, о чём Матвееву до сих пор не надоело мне напоминать.
– Посты вокруг дома выставлены? – поинтересовался инспектор.
– Так точно.
– Хорошо, – сказал инспектор. – Тогда пойдем в дом.
Мы поднялись на крыльцо. Матвеев распахнул перед инспектором дверь. Та вполне подходила к общему «крепостному» стилю – толстенная, с массивным металлическим засовом и замком, ключ от которого по всем канонам должен быть размером с пол руки. Зеваки сунули было нос следом, но Матвеев строго глянул, и они моментально отхлынули обратно.
Прихожая в особняке не уступала размерами моей квартире. Вдоль всей левой стены вытянулась вешалка. Панели из красного дерева, украшенные витиеватой резьбой, придавали ей массивности. Должно быть, граф любил принимать гостей – здесь можно было разместить верхнюю одежду полусотни человек. Сейчас на вешалке висели: две женских шубки, мужское пальто, офицерская шинель, темно-зеленая шинель студента и, на самом краю, ближе к двери, примостился как бедный родственник потертый полушубок. Справа от двери красовался рыцарский доспех с алым плюмажем на шлеме. Латные перчатки крепко сжимали длинное копье, которое упиралось острием в потолок.
Здесь нас встречал поп. Он благоразумно не высовывался на без пяти минут уже январский мороз, но, едва мы вошли, тотчас нарисовался, словно чертик из табакерки. Да и вообще, по правде говоря, на чертика он был похож больше, чем на священника. Заношенная ряса сидела на нём так плохо, как только могла сидеть вещь с чужого плеча. Сам же поп был низенький, рыжий и такой востроносый, что я с первого же взгляда его заподозрил, хотя так и не придумал – в чём.
– Дьякон Феофан Рощин, – отрекомендовался он. – Самый дальний родственник покойного, зато его самый преданный друг, – и добавил, поймав мой недоуменный взгляд: – Просим прощеньица, господа полицейские, но прислуги в доме совсем никого нет. Один я, так сказать, всегда на посту.
– Ничего, – сказал Вениамин Степанович. – Мы – люди самостоятельные.
После чего я помог ему снять шубу и пристроил ее на вешалке. Шуба у него была под стать самому инспектору – солидная. В такой и на прием к государю пожаловать не стыдно было бы. Мое черное пальто выглядело