Мальчик и Олимпиаде Мелакиевне принялся рассказывать про то, как разъезжали грузовики, про Арсенал и как арестовывали жандармов.
– Ох, ох!.. – вздыхала Ширяева. – И чего только люди хотят? Царя ни за что ни про что… Ну, а как мужики, про что мужики на селе говорят?
Лёшка замялся:
– Про всякое.
– Ну, а про что такое всякое? Про землю небось говорят?
– Говорят.
– Злодеи! – ругнулась Ширяева. – Разбойники.
Барыню на селе не любили. И за землю брала втридорога – сдавала в аренду за копну из трех снятых. И к барскому лугу не подпускала. А с лесом! Да пропади ты пропадом, этот лес! Дерево не руби, валежник не выноси, грибы, ягоды не собирай.
– Мое! – чуть что кричала Ширяева. – Что хочу, то и делаю!
О разделе помещичьей земли в Голодай-селе заговорили сразу же после Февральской революции. Шумели много. Дыбов предлагал идти и немедля землю брать силой. Прасковья Лапина, так та за то, чтобы и вовсе прогнать Ширяеву. Дед Качкин заговорил о возможном выкупе. Однако многие колебались. А тут из уезда прибыл представитель. Собрали мужиков к собакинскому дому, и приехавший выступил с речью. Говорил долго: и о русском мужике – вековом кормильце, и о славном народе-богатыре, и о власти народной.
Развесили мужики уши, стоят слушают. Хорошие, сладкие речи. Кончил представитель выступать, а о земле – ни слова.
– А как же по вопросу земли? – сунулся дед Качкин.
– С землей? – Представитель задумался. И снова принялся говорить, опять долго и очень красиво. Произносил слова диковинные и непонятные. Запутал мужиков вконец, и те поняли только одно: землю самим не трогать – ждать Учредительного собрания.
Что такое Учредительное собрание, когда соберется и зачем его ждать, приехавший не объяснил.
Расходились мужики возбужденные.
– Чего ждать? – выкрикивал Дыбов. – Брать землю – и крышка!
– Гнать Ширяеву взашей!
– Громить мельницу!
Пошуметь мужики пошумели, однако на этот раз разошлись по домам.
Лечение
Помещицу Олимпиаду Мелакиевну одолевали разные недуги: то голова, то печень болит, то неожиданно в барском боку заколет. А самое страшное: мучилась Ширяева по ночам – страдала бессонницей.
И барыня вспомнила Лёшку. Вызвала.
– Так ты, говоришь, у аптекаря служил?
– Служил.
– Толк в порошках понимаешь?
– Понимаю.
– Поедешь в город, – сказала Ширяева, – за лекарствами.
Дед Сашка забегал, засуетился. «Во как. Повезло, – радовался. – Приметила, значит, внука». Запряг старик лошадей. Настелил побольше соломы. Тронулись. В дороге дед Сашка заговорил о болезнях.
– Оно конечно, – рассуждал старик, – хворь – вещь поганая. Человек ли, зверь ли, птица – каждый от нее, проклятой, мучается. Только мнение мое такое – барыня наша прикидывается.
– Как – прикидывается? – не понял Лёшка.
– Очень