Пятый подросток смеялся вместе со всеми, но сам не хотел ничего рассказывать. Его упросили, и он нехотя пробурчал:
– Ну, ладно… Священник сидел на троне, высоковысоко, а я стоял перед ним, и он меня судил, а потом вдруг свалился и почернел. И все люди вокруг почернели. Я закричал. И земля затряслась…
Он замолчал, а друзья стали дергать его за рукава куттонета и требовать, чтобы он рассказывал: «Дальше – то что было, Филиппос?»
– Что – что, мать меня разбудила, потому что я кричал. Потом опять заснул. Снилось, что я с какими-то людьми в темнице… Что-то страшное началось, вроде как человек загорелся, словно факел… А к утру опять пятки разболелись – я вчера с лестницы спрыгнул, весь вечер потом хромал.
Ребятам надоело обсуждать сны, и они стали строить планы на день, перебивая друг друга. Внезапно тень пролегла между Иешуа и подростками. Солнечный свет померк. И дорога, и деревья, и белые стены строений потеряли очертания, задрожав в призрачном мареве. А затем все замерло: будто невидимая волшебная птица пролетела рядом, накрыла крыльями окружающий мир и приказала всему сущему остановиться. Друзья сидели, повернув головы к Иешуа. Они смотрели на него внимательно и напряженно, словно ждали чего-то – знака, просьбы, приказания…
Казалось, морок длился лишь миг. Иешуа даже подумал, что ему все примерещилось и мотнул головой, стряхивая остатки оцепенения. Подростки, как и раньше, увлеченно обсуждали свои ребячьи проблемы. Наговорившись, они вскочили и гурьбой побежали к озеру. Иешуа еще посидел у дороги, наслаждаясь покоем после нескольких дней утомительного перехода. Потом встал и вернулся на постоялый двор, чтобы заняться делами.
Остаток дня он провел, ухаживая за мулами: почистил их, расчесал гривы и смазал потертости от упряжи отваром из остатков коры. К вечеру вернулся Бен-Цион, нетрезвый и веселый. Завалившись на лееване, он начал горланить песни, а потом захрапел, вызывая улыбки и ехидные замечания соседей. Проснувшись, караванщик сел ужинать сваренной Иешуа пшеничной кашей с вяленой рыбой и спросил, где Эзра. Юноша удивленно пожал плечами.
Караванщик рассказал, что сначала они пошли в Дом собрания, выстояли всю праздничную церемонию, а потом отправились к озеру на народные гулянья.
– Людей пришло! – Бен-Цион закатил глаза. – На расстеленных у воды циновках угощение – кто что принес. И фрукты, и лепешки, и кувшины с вином. Все празднично одеты. Женщины в нарядных симлах с застежками на груди, в расшитых платках, ярких накидках. У многих золотые украшения: звездочки и полумесяцы в ушах, цепочки на лодыжках и запястьях, к поясам подвешены сосудцы с духами. А красссииивые!
Бен-Цион подчеркнул свое восхищение интонацией, мечтательно жмурясь.
– Глаза подведены аравийской чернью, у некоторых веки зеленые, а у некоторых синие. На щеках пудра, волосы гладко зачесаны и намазаны маслом… И такие все веселые, смеются, глазами