На первом же свидании Людмила сообщила о непреклонном решении отца породниться с Онкоулем Момолем. Свадьбу назначил на июль. В чуме о «луче» и говорить запретил. Но упрямица дочь решительно отказывалась подчиняться воле родителя. Они впервые поссорились. «Не позорь моё имя и честь древнего рода! Я сдержу слово, данное Момолю, и ты станешь его женой! Будешь ещё благодарить за достойного мужа!» На этом Эмидак сам прервал разговор, считая решённой судьбу дочери. Спасая любовь, Дмитрий с Людмилой ломали головы, как устроить побег, понимая, что он возможен только в отсутствие Эмидака. Тот вроде собирался уйти на дальнее стойбище для пополнения перед свадьбой стада диких оленей. Юноша сразу уцепился за обнадёживающее обстоятельство, повеселел:
– Надо не упустить посланную нам свыше удачу! Возьмём с друзьями отгулы и под видом рыбацкой артели подежурим у реки в ожидании счастливого часа.
Но ничего из их затеи не вышло бы, если б выбор дочери не поддержала мать Людмилы Элана. Будто угождая мужу и жениху, готовилась показать богатое невестино приданое, набивала куль за кулём роскошной постелью, посудой, шкурами оленей да чёрноспинными соболями. Шила дорогие одежды томноокой любимице, благословляя единственную кровинку в новую жизнь, жизнь с любимым. Счастье для самой Эланы с привезённым знатными родителями мужем Эмидаком так и осталось несбыточным сном…
Опытный и умный Эмидак, тревожась за дочь, чуя неладное, под всякими предлогами оттягивал свой уход в тайгу, неотлучно оставаясь в чуме. А дни таяли, таяли, словно лёгкие облака в бездонном небе. Теперь уж считанные часы отделяли Людмилу от ненавистного жениха Онкоуля. Но Монго так и не решился оставить непослушницу без присмотра. Дотянул до последнего дня, до сумерек, и только тогда уплыл встречать прилетающего в Байкит ранним утром дорогого зятя Онкоуля.
«Вот она моя жар-птица, судьба! Сейчас уж я поймаю её!»
Под покровом ночи счастливый Дмитрий вынес из родного чума вмиг повзрослевшую, зарёванную, но безумно счастливую Людмилу и унёс к могучей, бурной Тунгуске – реке их новой жизни. Она уплывала с любимым всё дальше от родного берега. Покачивающийся в зеркально-серебристых волнах девичий силуэт вскоре исчез. Надолго. Навсегда.
Когда жена сообщила Дмитрию о второй беременности, он, кружа Людмилу в объятиях, пел и плясал. Их радости, казалось, не будет конца.
– Завтра же пошлю аргиш[2] к Эмидаку. Пусть твои отец с матерью перекочёвывают к нам нянчить внуков. Хватит деду дуться. Скоро третьего наследника подарим, а ему всё неймётся. Не молодые, чтоб одним в тайге жить. Как думаешь, прав я? – Как ей ещё было думать-то. И только утром муж спросил:
– А можно ли тебе,