– Йола не глупая. Йоле десять лет. Она ребенок. Подобным вещам не место в ее окружении. Проклятье, а ей самой не место на больничной парковке. Что, черт возьми, ты там забыл?
Я вздохнул.
– Ты же была там, когда полиция меня допрашивала. Этот самоубийца позвонил мне…
– Да, да. Я это знаю.
К счастью, доктор Грабов мог подтвердить полицейским мою историю. Так как после смерти своего пациента он уже не чувствовал себя связанным обязательством хранить врачебную тайну, я узнал, что жертвой пожара был чудаковатый ученый, по всей вероятности страдающий от депрессии, который облился бензином в своем гараже на два машиноместа в Кепинике и поджег себя. Из-за однозначного суицидального характера случившегося никакого расследования, видимо, проводить не планировалось. К тому же сестры нашли несколько изданий моих книг, многие с рукописными заметками на полях. Очевидно, речь шла о сумасшедшем «фанате». Литературный сталкер, с которым умирающий мозг в последние минуты жизни сыграл злую шутку. Хотя мне все еще было не ясно, как он мог узнать обо мне так много, но в настоящий момент меня это абсолютно не интересовало.
– Я только задаюсь вопросом: почему ты должен был обязательно втягивать в это Йолу? Любой нормальный отец поехал бы в пиццерию, как и договаривались.
– Нормальные отцы не зарабатывают тем, что пишут триллеры.
– Ах, ты снова этим занимаешься? Зарабатываешь?
В самую точку. Удар ниже пояса.
По лицу Ким пробежала тень, смутившись, она потупила глаза и тихо сказала:
– Слушай, мне очень жаль. У меня случайно вырвалось, прости, ладно?
Она снова подняла взгляд. Я молчал и ждал неизбежного но.
– Но ты живешь в своем собственном мире, Макс. Если ты и задумываешься, то только о следующей истории, которую хочешь написать. Иногда я сижу перед тобой за обеденным столом и трижды повторяю предложение, пока ты мне наконец не ответишь, потому что мысленно ты снова со своими психопатами и серийными убийцами, а не у нас дома. Поэтому я спрашиваю себя: в состоянии ли ты вообще отличить свои истории от реальности? Вероятно, ты даже не помнишь, как сунул капли в машину.
Она заплакала, и мне на глаза тоже навернулись слезы при мысли, что могло случиться. Йолу не тронули, а концентрация вещества в крови не нанесет ущерба ее здоровью. Но выпей она больше ГГМ, не спала бы сейчас в Вестэнде, а лежала бы, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких. О худшем, что могло случиться, я не решался думать.
Ким нашла все косметические и гигиенические средства, которые хотела собрать Йоле в больницу, и вышла из ванной.
Мы направились к входной двери, где я снял с вешалки свою куртку.
– Не надо, – сказала Ким и покачала головой. Утомленно моргнула, уставшая от дискуссии, которая