больше ночами над обязательным его написанием. Вместо этого я работал, лишь когда Йола была в школе, помогал ей с домашними заданиями и прилежно принимал участие во всех семейных встречах и мероприятиях, на которых присутствовал не только телом, но и душой. Так, например, во время ужина я выключал сотовый телефон, чтобы не иметь возможности – как раньше – быстро погуглить что-нибудь для своего романа, вместо того чтобы принимать участие в разговоре. Когда Ким дала понять, что пока не будет видеться с этим одиозным Mr. Escape[9], как она его называла и с которым у нее якобы еще ничего не было, я отказался от предубеждений относительно семейной терапии. На которую решаются, когда уже слишком поздно.

      – Вероятно, она еще слишком мала для этой темы, – тем временем продолжала фрау Яспер. – Речь шла об использовании презерватива. Йола вела себя как маленькая, шумела, мешала вести урок, постоянно что-то выкрикивая с места. И вдруг бросила мне в голову этот камень. – Она потрогала пластырь на лбу. – Повезло, что рану не пришлось зашивать.

      Я немного подумал, затем поднялся. Директриса удивленно подняла брови, а фрау Яспер начала заикаться:

      – Что… то есть… куда вы собрались?

      – Я хотел бы услышать другую версию.

      – Какую другую? – возмущенно спросила учительница биологии.

      – Версию моей дочери, – сказал я, открыл дверь и попросил Йолу войти.

      Она спрыгнула с батареи, на которой сидела по-турецки, и дерзким шагом протопала в классную комнату. По красным краям родинки я понял, что она только что, как сумасшедшая, чесала ее.

      – Сейчас я хочу услышать правду, – сказал я и подвел Йолу к стульям, на которых сидели фрау Фишер и фрау Яспер, плотно сжав колени.

      На Йоле были узкие джинсы, заправленные в неоново-желтые резиновые сапоги какой-то люксовой марки. Я подозреваю, что она носила их, чтобы сделать одолжение матери, потому что вообще-то сапоги не соответствовали ее стилю девчонки-сорванца, которая дружит с мальчишками. Но я мог понять Ким. Если бы я так много разъезжал, как она, то тоже, наверное, завалил бы свою дочь подарками из дьюти-фри. И тем не менее сапоги, которые Йола уже давно разукрасила фломастером, подходили к дождливо-серой грязной осени, которую как раз переживал Берлин.

      – Почему ты это сделала? – строго спросил я. Рассчитывая на универсальный ответ, который всегда получал, когда Йола была не в настроении говорить. Безразличное пожимание плечами, в зависимости от ситуации оно могло означать «Без понятия», «Оставь меня в покое» или «Какая разница». Вместо этого она удивила меня целым предложением.

      – Она против голубых. – Йола указательным пальцем ткнула в сторону фрау Яспер.

      – Извини, что? – раздраженно переспросил я.

      Биологичка махнула рукой, словно желая сказать «Только не надо преувеличивать», и закатила глаза.

      – Глупости. Я только процитировала Библию, где сказано, что однополая любовь – это грех. Третья книга Моисея, глава 18, стих 22.

      Я приложил ладонь к уху. Краем глаза заметил, что фрау Фишер тоже решила, что ослышалась.

      – Что