– Туда! – пищит Пискля и тычет вверх пальцем.
– Туда, – кивает Панков и глядит в лицо Матвею по-доброму. – Мы, честное-пречестное, ничего не будем трогать руками. Ты нам покажи разные ископаемые штуки, которые твой прадед собирает, и мы уйдём. Нам только на черепки посмотреть…
Но ведь прадед не позволяет ходить в светёлку без него! Там у него рабочий кабинет. Там стол, заваленный бумагами и фотографиями, там пишущая машинка.
– Он черепки не собирает. Он берёсты собирает – древние берестяные грамоты, письма. Их читать надо, а без этого всё равно не интересно.
– А я умею читать даже самые длинные слова. И писать уже умею, – говорит Панков.
– Мы только посмотрим и уйдём, – тихо просит Дёмочкин и улыбается с такой надеждой, и синие его глаза глядят так просительно, что Матвей сразу понимает: если он не покажет ископаемые штуки, ребята станут самыми несчастными людьми на свете.
И тогда Матвей чувствует горячее, нетерпеливое желание сейчас же, сию минуту сделать их счастливыми.
Он кивает: ладно уж, пошли.
Но едва они делают первый шаг, как их настигает страшный крик.
– Бе-ей! – несётся с террасы. – Да не выкозюливай, а бей!..
И сейчас же из всех окон на улице Зелёной доносится дружный вздох: «Штанга-а!..» И перепугавшиеся ребята понимают: да это же футбол!
– Кто у вас так сильно болеет? – спрашивает Панков, а Дёмочкин и Пискля всё ещё испуганно косятся на террасу.
– Это прабабушка, – отвечает Матвей.
– А у вас цветной телевизор? – спрашивает любопытный Пискля.
– Не-а.
– И у нас нет, – кивает Пискля, – лучше бы я у наших соседей родился: у них цветной.
Тут Дёмочкин перевёл испуганные глаза на Матвея.
– Ay вас не пожар? – спрашивает он.
Из распахнутого окна ползут вверх, в зелёные ветки хвои, струи синеватого дыма.
– He-а… Это моя прабабушка курит.
Ребята с сомнением глядят на террасу.
– Она у тебя какая-то неправильная, твоя прабабка! – удивляется Панков. – За «Спартак» болеет, курит, и слова у неё какие-то неправильные. «Выкозю-ю-ли-вает»… – повторяет он и фыркает.
И Дёмочкин улыбается, и Пискля хихикает – рот от уха до уха. Матвею не нравится, что они смеются.
– Мало ли что она неправильная, – вступается он, – всё равно она стоящая, потому что она очень добрая.
А сам думает: «Если бы она меня тёткинским именем не звала, совсем была бы отличная прабабушка. И ещё – если бы к детсадовскому забору пускала».
На цыпочках, таясь, они обходят дачу.
– Да вы не бойтесь, идёмте, – говорит Матвей, – когда футбол, они всё равно ничего не слышат вокруг.
Стараясь не топать, ребята поднимаются по наружной деревянной лестнице. Тут на ступеньках опять их нагоняет вопль:
– Рукой