Ткачи. Герхард Гауптман

Баумерт. Ах, господи Иисусе, да где же это ты запропал, старик?

      Старый Баумерт. Ну, не ворчи, не ворчи. Дай мне хоть немножко очухаться. Посмотри-ка лучше, кого я привел.

      Мориц Иегер (входит, нагибаясь в дверях. Это отставной солдат среднего роста, статный, краснощекий, в гусарской фуражке набекрень. На нем новое платье, крепкие сапоги и чистая, некрахмальная рубашка. Войдя в комнату, Иегер выпрямляется no-военному и отдает честь. Говорит развязным тоном). Здравья желаем, тетушка Баумерт!

      Бабушка Баумерт. Эвона что, да еще какой! Домой, значит, вернулся. А нас ты еще не забыл? Ну, садись-садись! Иди сюда, садись.

      Эмма (вытирает подолом табуретку и подставляет ев Иегеру). Добрый вечер, Мориц. Ну, что? Захотелось посмотреть, как бедным людям живется?

      Иегер. Скажи-ка мне, Эмма… я ведь не верил. Говорят, у тебя мальчик, – скоро в солдаты отдавать будешь. Где это ты его подцепила?

      Берта (берет из рук отца принесенный им скудный запас провизии, кладет мясо на сковородку и ставит в печь). Ткача-то Фингера ты помнишь?

      Бабушка Баумерт. Того самого, который у нас в нахлебниках жил. Он-то ведь на ней жениться хотел, да уж очень хворал грудью. Как я тогда уговаривала девочку! Но разве она меня послушала? Он-то теперь давным-давно умер, а ребенок у нее на шее сидит. Скажи-ка лучше, Мориц, как тебе-то жилось это время.

      Старый Баумерт. О нем и толковать нечего, старуха. Ему счастье везет. Теперь он на нас и смотреть не хочет. Одежда у него барская, часы золотые, да еще 10 талеров чистыми деньгами.

      Иегер (сидит с важным видом и добродушно улыбается). Да что уж тут говорить, пожаловаться мне не на что. В солдатах жилось не худо.

      Старый Баумерт. Он был в денщиках у ротмистра. Послушай-ка, и разговор-то у него совсем как у господ!

      Иегер. Я так привык говорить по-господски, что теперь иначе и говорить не могу.

      Бабушка Баумерт. Скажите на милость! Такой был негодный мальчишка, а теперь вот какие деньги у него в руках. Ведь ты и работником-то никогда не был, ведь тебя ни к чему путному и пристроить не могли. Ты даже клубка не мог размотать за один присест. Бывало, посидишь-посидишь, а там и вскочишь. Только тебя и видели. Вот расставлять мышеловки да воробьев ловить – на это ты был мастер. Что, правду я говорю?

      Иегер. Правду, тетушка Баумерт. Но я не одних воробьев ловил, я и ласточек любил ловить.