Берта. Надо полагать, он зашел к Гауфу.
Бабушка Баумерт. Только бы он в кабак не заходил!
Эмма. Что ты говоришь, мама, разве наш отец из таких?
Бабушка Баумерт (вне себя от множества нахлынувших на нее опасений). Ну-ну-ну, скажи же мне, пожалуйста, что же теперь будет, если он… если он… придет домой… если он все пропьет, а домой-то не принесет ничего? В доме ни крупинки соли, ни корки хлеба… Надо бы хоть одну вязанку дров…
Берта. Да успокойся же, мама. Теперь ночи лунные. Мы пойдем в лес, возьмем с собой Августа и принесем связку хвороста.
Бабушка Баумерт. А лесник вас тут же и словит.
Анзорге (старый ткач, очень высокий и крепкий, весь обросший волосами. Чтобы пройти через дверь, он должен низко наклоняться. Он просовывает в дверь голову и верхнюю часть туловища и говорит). Вам чего?
Берта. Хоть бы вы засветили нам огонька.
Анзорге (вполголоса, как говорят в присутствии больных). Ведь еще светло.
Бабушка Баумерт. Этого еще недоставало, чтобы ты заставлял нас сидеть в темноте!
Анзорге. Нужно же мне и свою выгоду соблюдать, о своей выгоде позаботиться. (Исчезает в двери.)
Берта. Ишь, какой скупой!
Эмма. А мы вот и сиди в темноте и дожидайся, когда ему заблагорассудится дать нам огонька.
Фрау Гейнрих (входит. Это тридцатилетняя беременная женщина. На ее усталом лице выражение мучительной заботы и напряженного беспокойства). Добрый вечер.
Бабушка Баумерт. Ну, что скажешь хорошенького?
Фрау Гейнрих (хромает). Да вот ногу попортило осколком.
Берта. А ну-ка садись, я попробую помочь твоему горю.
Фрау Гейнрих садится, Берта становится перед ней на колени и возится с ее ногой.
Бабушка Баумерт. Ну, что у вас дома?
Фрау Гейнрих (в порыве отчаяния). Ах, боже мой, что дома? Да то, что так дальше жить-то невозможно! (Молча плачет, не будучи в силах сдержать слезы.) Хоть бы бог-то над нами сжалился и взял бы нас к себе. Для нашего брата это было бы самое лучшее! (Не владея собой, выкрикивает сквозь слезы.) Дети-то, дети мои бедняжки – ведь они с голоду помирают! (Рыдает.) Уж я не знаю, что мне и делать! И чего я не пробовала, чего не выдумывала! Ты тут хоть лопни, хоть мечись, как угорелая, пока с ног не свалишься. Я уж и так еле жива от усталости, а все толку нет и, что ни делай, все лучше не живется. Накорми-ка девять голодных ртов! Чем прикажете кормить их, чем? Вот, например, вчера вечером был у меня ломоть хлеба – так ведь этого ломтя на двух самых маленьких не хватило бы. Я не знала, кому его и сунуть. Все девять человек стояли и кричали: «Мне, мама, мне! Мне, мамочка, мне!» Теперь я, слава богу, еще на ногах. А что то будет, когда я слягу? Последнюю картошку, и ту у нас водой унесло. Теперь нам уж вовсе жевать нечего.
Берта в это время вынула осколок из ноги фрау Гейнрих и промыла рану.
Берта. Теперь мы завяжем ногу тряпочкой. Эмма, нет ли тряпочки-то?
Бабушка Баумерт. И нам ведь не лучше живется.
Фрау Гейнрих.