Однажды утром он проснулся окрепший телом и духом после короткой, глубокой дремоты. И в ту же минуту, как он проснулся, пред ним с ясностью предстало одно решение, как будто явившееся ему во сне. Он встал и торопливо оделся, затем отворил дверь в горницу, где лежала мать.
Она так слаба была, теперь, что он понимал, как недолго уже ей осталось жить. Когда он отворил дверь, она обратила к нему свое изможденное лицо с потухшими глазами, и снова увидел он в нем выражение, казавшееся ему зеркалом его собственной души. Но теперь ему подумалось, что он понимает его лучше, чем прежде, и как-то удивительно мягко и тепло стало у него, на сердце.
Он подошел к матери и бережно взял ее руку.
– Мать, – сказал он, – я ухожу на несколько дней.
Она с трудом приподнялась на постели.
– Уходишь?
В ее голосе слышался затаенный страх.
– Да, мне надо отлучиться, но я скоро вернусь. Я попрошу старуху Марфу приглядеть за тобой.
Она снова бессильно опустилась на подушку.
– Не замешкайся! – испуганно и нерешительно взмолилась она. – Не дай мне умереть без тебя!
Он попытался успокоить ее, но она прервала его.
– Не замешкайся! – повторила она. – Я чувствую, что теперь уже недолго осталось.
Он не нашелся ничего больше сказать, высвободил свою руку, которую она удерживала с судорожной силой, и направился к двери. Мать повернула к нему лицо с напряженным, вопрошающим выражением.
– Куда ты идешь? – спросила она наконец.
Он остановился, хотел как будто подойти к ней, но потом передумал.
– Не все ли это равно? – сказал он жестким тоном. – Какое тебе до этого дело?
И он поспешно вышел из комнаты. Но, когда он затворял за собою дверь, до него донесся слабый голос матери:
– Господь да хранит тебя, сын мой!
И эти слова сильно его взволновали.
На следующий день вечером Иуда был в пустыне, У него сложилось представление, что он должен посетить то место, где произошла ночная встреча, – что там он вновь обретет себе спокойствие и мир.
Долго скитался он в тщетных поисках. Надвигалась ночь, а с нею темнота. Дул холодный ветер. Истомленный, Иуда нашел себе наконец приют в горной пещере и заснул в ней тяжелым, глубоким сном без сновидений. Последней его мыслью было полное надежды: «завтра!»
Он рано проснулся на следующее утро. Сначала он не мог понять, где он, но когда отдал себе в этом отчет, им овладело глубокое уныние. Что-то смутно говорило ему, что не сюда хотел он идти, что другая цель была у него в виду.
Он присел на землю, погруженный в тяжелые, безотрадные