Обратно он примчался через полчаса. Бледный и очень тихий он подошел к Студенту, который сидел на табуретке и подшивал свежий подворотничок и щелкнул его по макушке.
– Ну ты, че ты, я не знаю… – сказал Студент и поднял глаза.
– Получил, – шепотом сказал Леня.
Студент сразу понял.
– Врешь… – тоже прошептал он.
– А вот! – торжествующе помахал Леня конвертом. – Видал?.. Италья!
На обороте цветной фотографии улыбающейся Софи Лорен по-русски, старательно было написано:
«Моему русскому солдату
Софи Лорен»
Чем солнце ярче – тень мрачней
А началось все вечером первого января в общежитии пединститута, куда он попал вместе с двумя своими бывшими однокурсниками. Затащил один из них, который, как обычно, обещал все двадцать четыре удовольствия. И, конечно, все получилось совсем не так.
Товарищ долго объяснялся со своей подругой в коридоре, а Илья и другой товарищ сидели в это время в комнате, слушали пластинки с записями популярных опер и делали вялые попытки познакомиться с двумя соседками этой подруги. Лихое купеческое настроение быстро испарилось, от дагестанского коньяка ломило в висках, популярная музыка оставляла пустоты, которые заполнить было нечем.
Соседки наотрез отказались от выпивки и с усмешками читали скучные на вид книги. Илья смотрел на девушку, которая, очевидно, предназначалась ему по росту – они были самые высокие в этой компании, – и думал о том, что она глупа. Ситуация располагало к подобным мыслям, и он представлял, как все, в конце концов, произойдет. И точно: товарищ вернулся, подмигнул им, они направились в коридор.
Соседки оторвались от книг, задвигались, наладилась закуска. Высокую девушку звали Наташей. У нее были припухшие веки, карие глаза и очень женское, чуть скуластое лицо. Движения ее рук были плавны, она как бы мягко раскрывалась и закрывалась ими. В том, как она ступала, оправляла постель, медленно оборачивалась, отвечая, были такие полнота и законченность, такие равновесие и порядок, какие достигаются только сиюминутностью существования. Это-то Илья и посчитал глупостью. С каждой минутой она нравилась ему все больше, но маленькая упрямая уверенность в ее пошлости (может быть, это был его контршанс?) позволяла ему снисходительно улыбаться и говорить тягуче и веско. Он не любил в себе этого, но сейчас, выпив вина и поверив в благополучие сегодняшнего вечера, он поверил и в правильность произвольно выбранного поведения. Во всяком случае, он думал, что выбор произволен. Впоследствии он думал иначе. Может быть, и зря.
Наташа сидела по правую руку от него за углом стола, он видел ее лицо в три четверти, и, даже разговаривая с ним, она не поворачивалась в фас. Это было признаком равнодушия, как он думал позже. Тогда же решил, что от скованности.
…И вино было выпито, и давно настольная лампа была задвинута за шторы, на подоконник, рассеивая оттуда оранжевый свет. И двое товарищей Ильи совсем поладили с подругами Наташи,