Сожаления, как жернова.
Перемелется, будет мука.
Так зачем этот взгляд свысока?
Для кого эта жалкая спесь,
Если только что вышел я весь?
И кому теперь нужен мой рот
Что в песках погребенный живет?
Он живет там, как дюна, сухой,
Заслоненный горячей рукой.
Тихо луны поют облакам.
Сердце рыщет по черным пескам.
318.
Таежный ключ, брусничатый, студеный!
Немое детство. Говорок воды
У лиственницы угольно-зеленой…
Ты напоил меня до ломоты.
Ты опоил меня. Все сказано тобою.
Что говорить? Тот говорок воды,
Тот рой песчинок был подобен рою
Бесценных слов, запутавших следы.
319.
А что за этим лобиком таится?
За этими глазами? Что им снится?
За этим ртом, полуоткрытым, сочным,
Сверканием зубов, сиянием молочным?
Нас стережет лихая переправа.
Налево трус идет. Храбрец – направо.
А прямо тот, кому уж все равно,
Что падать к звездам, что лететь на дно.
320. Сонет
Окно на третьем этаже.
Весь вечер там темно и пусто.
А в сквере от шагов и хруста
Темно и пусто на душе.
Дорожка снежная в душе.
Скамья для стынущего чувства.
Вся бутафория искусства
Настроена играть уже.
Лишь самолюбия зверек
Вопит. Ему и невдомек,
Что снег затоптан и прибит,
Что эту пьесу освистали,
Хотя она была местами
Совсем недурственна навзрыд.
321.
Остуди голову на крыльце.
Погляди лесу в его лицо.
И кивнет черное в его лице.
И ответно вздрогнет твое крыльцо.
В подземелье ночи царит лес.
Свет и смех затворила дверь.
В молчаливой толпе кустов, небес
Задержи дыханье, как чуткий зверь.
И когда ты станешь совсем тих,
Будешь кровью в воздух ночной влит.
Будешь жить изо всех сил своих,
Как живет прорезающий ночь болид.
322.
«Кто я? И где? И зачем я такой?»
Очень любил повторять он.
А оказался однажды больной,
Нищий, забытый, на пару с женой.
Благо, что всем непонятен.
Всем непонятен, когда захлестнет
Темная, сладкая сила.
Всем непонятен, когда обомрет
От преизбытка нежданных щедрот
Рифмы, что влево косила.
Влево косила, но шла по струне
Связи свободы и долга.
Крик содрогался, как тень на стене,
Крученый, мученый жался к сосне,
Редким прорыскивал волком.
Волком прорыскивал, соколом тек,
Мыслию древа касался.
И оставался янтарный натек,
Омут небесный, в