Виновница всего этого тарарама, правда, уже перестала плакать и обвинять себя во всем происходящем, поскольку была, как-никак, спровоцирована, – но все надеялась, что рано или поздно пробудится от этого дурного сна. Ее агентша не отвечала на телефонные звонки. Хитрая стратегия – переждать, пока все утрясется.
Так или иначе, все это было каким-то безумием: фабрика лжи в гигантских масштабах производила высосанные из пальца истории, которые начинали жить своей жизнью. Что ж, Сабина никогда не уделяла особого внимания социальным проблемам, ходила иногда в норковой шубе, покупала дорогое белье и лучшие кремы, но ведь это еще не значит, что можно называть ее «тупой швалью, которая делает карьеру через постель» или «стареющей коровой, которая понятия не имеет, как живут на прожиточный минимум». Ложью были все эти сплетни о якобы ее безобразном поведении в парикмахерских и кафе, ложью было девяносто девять процентов из всего того, что она читала сейчас о себе в Интернете.
Она взглянула на телефон, который как раз заряжался от розетки возле кровати. Скорее машинально, нежели обдуманно, выбрала из списка мобильных номеров единственный стационарный – тот, что начинался с цифр 32.
Где-то в глубине одной из квартир в Катовице зазвонил телефон.
– Алло, – после трех гудков отозвался хрипловатый баритон.
– Мариуш? Это я… – слабым голосом произнесла она.
– Сабина? – Голос мужчины в трубке зазвучал более участливо. – Что происходит?
– Да я и сама, б**, не знаю… – в отчаянии простонала она.
Если Сабина считалась царицей женской литературы, то Мариуш Зыгмунтович был безраздельным властелином мира детективов. Они не могли быть конкурентами, и, возможно, именно этот факт способствовал их удивительной дружбе. Сабина и Мариуш никогда не виделись вживую. Познакомились они в те времена, когда она была еще журналисткой, а он – уже довольно известным писателем. Она провела с ним интервью по телефону, и текст он принял без существенных правок, что было в его случае практически исключением. Зыгмунтович был известен как большой оригинал, отшельник и чуть ли не мизантроп – любовью к ближнему он явно не горел. Тем труднее Сабине было понять, почему именно ее он решил впустить в свою осажденную крепость, а затем и одарить небывалым