Вот что ты сделал, вот что ты с ней сделал. Позволил ей сделать это с тобой.
Солнце светит вовсю, а я черен от ненависти.
Может быть, через восемь лет, через девять – сколько их там окажется, – когда она отбудет срок, я приду сюда и не почувствую этого. Приду примиренный – или не приду вовсе. Мой срок тоже будет окончен.
Букет роз кажется тут недоразумением. Вспоминаю девушку в цветочном магазине. Ее улыбка.
«Перебери все случаи…»
Устроил все здесь Майкл, ее сын. Без малого два года назад. Прилетел из Сиэтла – взял «отпуск сочувствия», который продлился три месяца с лишним. Не знаю, сколько раз был у Сары. Знаю, что бывал, но думаю, что добра из этого не вышло, что сочувствия никакого не было. И знаю, что я ревновал: Сара все эти месяцы не хотела меня видеть, не черкнула мне ни строки. Впрочем, кто, собственно, я такой? Сыщик, нанятый на время. А он сын – разница.
Знаю, что он встречался с ее адвокатом. Что говорят адвокаты сыновьям в таких случаях? Знаю, что он встал на сторону отца. Ничего удивительного. Как Элен – на мою сторону.
Со мной, разумеется, встретиться не пожелал – хоть я и пытался. Но кто я такой? Наемный шпион его матери.
Ревность к сыну, который побыл и отправился восвояси, поехал к себе в Сиэтл и не стал делать того, что я делаю раз в две недели вот уже полтора года. Ничего больше от Майкла. Один я.
Второе наказание – как еще одна смерть: ты мне больше не мать. Она трудно это перенесла, знаю, догадываюсь. Скажем, если бы Элен не…
Но могла ли она, она его винить? И ему-то каково пришлось? Потерять разом и отца, и мать. Трудно – наверняка.
И стоять-то здесь ему наверняка было тяжело – здесь, на этом месте, две осени назад, среди потрясенных родственников отца. Тело лежало в морге почти три недели.
Сара, конечно, не могла прийти. Не была свободна.
Но я пришел. Я здесь стоял. Фокусник – возник ниоткуда, посмотрел и исчез. Потом дал отчет об увиденном.
Декабрьский день. Не такой, как сегодня. Сырой, хмурый, теплый. Мокрые комья земли, затоптанная трава.
Думаю о Рейчел, как будто ее глаза смотрят мне в спину.
Как можно ненавидеть мертвого? Нелепость. Такая же нелепость, как бояться, что после смерти будешь чувствовать огонь. Но я ненавижу – даже два года спустя. Вот что ты с ней сделал, вот куда ты ее отправил. Стою и ненавижу его. Сара не знает. «Съезжу и цветы положу». Был бы он жив, я, может, убил бы его. Нелепость – и тем не менее. Саре никогда не скажу. Убил бы – но мертвого не убьешь.
Да, я поехал. И положил цветы. Красивый день, сияющий, ясный. Деревья – как два ряда факелов.
Нет, он молчит.
А был бы у него дар речи, он, может, сказал бы: «Нет, ты не чувствуешь ко мне ненависти, какое там. Ты совсем другое чувствуешь. Ты доволен, разве не так? Я оказал тебе услугу. Ты доволен, что находишься там, а я здесь».
15
Как это началось? И когда? Даже Сара не могла сказать. Но она знала: началось. Почуяла, как мы всегда чуем первые веяния, носом,