– Какой, какой замечательный реквием он написал по просьбе моего друга, правда, так и не закончил его, не успел, и тоже из-за моего друга… хи-хи. Теперь вы покраснели! Напрасно! Да-да-да, напрасно! Меня нечего бояться, я не муза. Муза – вы. И для своего мужа вы – муза, и для моего друга – муза; вы, а не я!
Анна Тасс вдруг противно и мерзко захихикала, делая рукой знаки затормозившему невдалеке автомобилю.
– Какого друга?
– Того самого, смотрите, остановилась машина. Вон, видите? Вот стекло опустилось, и он нам машет рукой, скромно так машет. Видите? Видите!
И Анна неожиданно запрыгала и, сорвав с себя кашне, вновь закружила вокруг Феодоры. Шпильки отстукивали мелодию, а длинный шарф, как плащ мага на арене цирка, витал в пространстве перед Феодорой, ваяя легкие, почти безвинные, нежные образы, которые, тем не менее, будили воображение и пробивали сладострастные ростки соблазна в ее душе, и приятная дрожь временами пробегала по ее телу.
– Кто он такой? Он уже месяц не дает мне спокойно молиться в церкви. Смотрит на меня, буравит, будто рентгеном просвечивает, так и раздевает меня взглядом. Кто он?
– Тот, кого вы приговорили к смерти.
Магический шарф изобразил сцену самоубийства и растянулся у ног Феодоры.
– Да ну! Я-то тут при чем? Да, я смотрела на него… Да, я отвечала ему, но… только… только взглядом! Только взглядом!
– И все?! Ваш взгляд красноречивее слов. Ну нет, ведь это не все! Вспомните, вспомните хорошенько. Вы выходите за ворота следом за ним. Вы идете следом за ним! Он садится в машину и оставляет дверцу машины открытой, чтобы вы сели! Вот как сейчас…
Дверца машины