Всё лето Павла выхаживали. Добыли двух овец, откармливали мясом, отпаивали травами. Привыкла, прониклась. Подружились. Ожил. Порозовел. Повеселел.
В августе стало известно, что баржу в Кузино на зиму не поведут. И мама решила, что в школу я впредь ходить буду там, где семья и баржа зимуют. Третий класс начался в деревне Березники. Я ведь второй класс не закончила, и в третий пришла лишь в октябре. Только разлиновала тетради, привыкла к распорядку и урокам, как баржу повели в село Емецк, на другую сторону Северной Двины. В этой школе стало труднее, т.к. в Березниках ребят было мало и учительнице хватало времени, чтобы подтянуть меня до уровня. В Емецке же я стала отставать, появились двойки.
Обрадовалась, когда мама сообщила, что нас снова переводят, на этот раз в райцентр Двинской Березник. Но и там пробыли совсем чуть чуть. Пришло распоряжение прикреплять суда к отстоечным пунктам. Устанавливались послевоенные порядки. И нас, беспризорных, прикрепили к Лимендскому затону, что в городе Котласе. Совсем поздней осенью, ломая первый лёд, нас притащили на зимовку. Здесь же оказалась и Нина.
Поселили нас в районе Новая Ветка, в домике у пропускных ворот к причалу. В конце ноября я пришла в Лимендскую «немецкую» школу. Называлась она так потому, что располагалась в бараке, стоявшем в ряду таких же, построенных для немцев Поволжья, эвакуированных сюда в начале войны. Так что в классе оказалось пополам русских и немцев. Дина, также перехавшая в Лименду из Кузино, привела меня в беленьком летнем платьице, втолкнула в класс, и убежала в свою школу №1. Я страшно застеснялась, и не знала, что сказать. Думала, что ребята меня, за такое платьице засмеют. Но обошлось. Никто даже не хмыкнул, а учительница, Стрекаловская Валентина Ивановна, приняла очень радушно. Притиралась я к новому коллективу долго и сложно. Ну никак ни с кем не дружилось. Однако, когда ребята узнали, что я идеально линую тетради (было время на барже рисовать и чертить), отношение ко мне резко изменилось. А когда я начала сплошь получать пятёрки по чистописанию, то и вовсе, стали наперебой просить меня писать письма. Тогда это было модно. Писать письма красиво, и не важно, что не своей рукой.
1950 год был очень тяжёлым. Злобствовала дезинтерия. Умирали дети. Памятуя о пережитых мною болезнях, мама как могла оберегала меня. К счастью, меня недуги миновали.
Набравшись