Вот, и аукнулось то, что неписано было —
иероглифы и погремушки устроят пургу на столе —
зазвенела тень, в Dos погружаясь, по бабски провыла
и присела со смертью, растить мое слово, в золе.
Ни фига же себе – такая феня-морока
перекликать гальку с песком и Оленьку с Зиной —
ничего о пороке, ничего, кроме порока —
переводим отсюда порох на пряники с глиной.
Повезло-развезло, что аукать свое бездорожье,
двуязычье срамное родных ЧилябИнских козлов,
что покрыться гусиным пером и дырной рогожей,
только сколько бы не был с з/к
– все равно говоришь про любовь
Вот, и жизнь не прошла, потому что неписано было —
проскользил по стекляшке споловиненный гвоздик нержавый,
вот, и жизнь погружает нас в Doс, тот который навила —
я стою без любви, у стены, у великой державы
(2004)
«В моем бездарном камланье потомка мордвы и манси…»
В моем бездарном камланье потомка мордвы и манси
отыщется много разных, забытых с рожденья вещей.
Так не начнется январь. В полуподземном приходе
стою, как слог осознавший, что он от зачатья ничей:
в этой густой полумгле – расщелин крысиные морды
нам отворяют воздух, чтобы учились дышать —
руки его слепы, вежды черны или стерты,
и забываешь, пробив скорлупу, как твою звали мать.
Но этот тихий ангел епископальных психушек
нас не найдет во тьме – и только наполнит ее:
попробуем сосчитать, сколько под кожей кукушек,
сколько прощеных женщин в нашей лимфе плывет.
И прогибаясь в хорде, станешь причиной дрожи,
скользящей по постной иглы бронзовым позвонкам:
услышим ли этот крик разорванной небом кожи?
узнаем ли спуск под воды по дверным косякам?
Только не говори, не открывай глагола,
не отверзай пространство или зыбкое время,
чтобы хватило на зобку неутоленного плача,
чтобы нас укрывала, прощаясь с бесстыдством, темень.
Так и прядаю нити из незамерзших топей
Скрипа и торфа – эта телега всегда – на дюйм от тебя – пуста.
Выучим мертвый язык, чтоб говорить вместо мертвых
И узревать, как вскипают от холода наши уста.
И не оспорь меня как фруктовую жертву:
смотри, как в тебя втекает с порезанных пальцев нить
соков уже не моих и не твоих – то есть младенцев третьих.
Стикс покидает тело, чтоб тело не осквернить.
В осколке моей темноты ищет ладошка буквы,
потраченные в сокасанье воздуха и языка —
пусть тебя не встревожит запах горячей клюквы,
в которую бабочкой смотрит из лимба слепой косарь.
(2004)
«Недосчитанный город – с этой секунды уже только град…»
Недосчитанный город – с этой секунды уже только град
пролетающий – ангелу,