Убедившись, что его заметили, Асаф сказал что-то стоявшим рядом с ним представительным индийцам, и направился к нам. Глядя, как он свободно и раскованно пробирается сквозь толпу, так не похожий на неловкого туриста, я подумал, что Асаф, по-видимому, принадлежит к тому редкому типу людей, которые везде чувствуют себя в своей тарелке. Его с равным успехом можно было представить и в эскимосском иглу и на приеме у английской королевы; и он, наверное, с той же независимой повадкой, смотря по обстоятельствам, ел бы сырую рыбу, или отпускал изысканные комплименты.
Подойдя к нам, он несколькими отрывистыми фразами на хинди рассеял окружившую нас разношерстную толпу. На ярком свету было видно, что он европеец – глаза, казавшиеся черными в полутьме вагона, оказались серыми, а темнота смуглой от рождения кожи имела, все же, другой оттенок, чем кожа местных жителей. Я думал об этой разнице, мысленно сравнивая Асафа с моими соседями по вагону, как раз сейчас появившимися у выхода. Они остановились в нескольких шагах от нас и переговаривались о чем-то, видимо, советуясь. Я заметил, что рикши, такие настырные по отношению к нам, как будто робеют этих стариков, с их величественно-отрешенным видом.
– Что это ты их так изучаешь? – спросил Леша. – Хоть они и индусы, им может не понравиться, что на них так бесцеремонно пялятся.
– Это те самые факиры, которые вчера устроили мне концерт.
Асаф внимательно посмотрел на них.
– Это брахманы высокой касты, – сказал он. – Наверное, приехали в Варанаси, чтобы умереть здесь.
– Выглядят они довольно бодро. Жаль, что ты не слышал, как они поют. В них жизни еще лет на двадцать. Хотя, злоупотребление пением в общественных местах может ее существенно сократить.
Асаф улыбнулся:
– Не брюзжи. Считай, что тебе повезло: услышал исполнение религиозных гимнов. А когда я сказал, что они приехали, чтобы умереть, я не имел в виду, что это произойдет уже завтра. Варанаси это особое место, друзья. Индусы считают, что отсюда начался мир. Тот, кто умрет в этом городе, и чей пепел будет развеян над Гангом обретет освобождение от цепи рождений и смертей. Это освобождение – «мукти» – высшая цель каждого правоверного индуса, как рай для христианина. Поэтому многие, состарившись и чувствуя приближение смерти, приезжают сюда.
После этого объяснения, мы по-новому посмотрели на моих вагонных соседей. А они, закончив совещаться, величественным жестом подозвали велорикшу и уселись вдвоем на сиденье под потрепанным тентом. Рикша привстал на педалях, мучительным усилием всего тела сдвинул повозку с места, и направил ее в переплетение тесных улиц, ведущих к Гангу.
Мы попрощались с Асафом, договорившись, что он зайдет за нами вечером в гест-хаус «Shanti», в котором обычно останавливаются израильтяне.
– Ты не пойдешь с нами? – спросил я.
– Я приехал, в общем-то, в университет, на семинар по йоге. Там же и буду жить. До начала семинара