Всякий раз, когда Дима приходил в сознание и открывал глаза, он видел милое лицо Бабушки, склоненное над собой. Лицо это не было ни испуганным, ни печальным. Нет, оно было только тихое, приветливое и спокойное-спокойное. Это Лида рыдала за стенкой. Это Мать роняла кастрюльки. Бабушка же тихо говорила:
– Посмотри, Дима, на Собаку. Она ждет, когда ты встанешь, чтобы пойти с тобой играть.
Собака выползала из-под дивана и смотрела на Диму слезящимися умоляющими глазами. Она хотела бы лизнуть его руку, но Бабушка этого не позволяла.
Как-то миссис Парриш стояла в столовой, и случилось, что именно при ней Дима спросил в полусознании:
– Почему не кричит миссис Парриш? Она уже не пьяная?
Но вдруг Дима стал поправляться. Какой вздох облегчения был слышен в доме № 11! Какая радость, когда впервые – топ-топ! – зашагали его слабые ножки по полу! Как осторожно шагала за ним Собака! И какой у обоих был аппетит!
Бабушка назначила Диме особо молиться каждый вечер и класть три поклона, благодаря Бога за жизнь и выздоровление. Его ножки и колени были слабы, они дрожали, Дима шатался. Но Бабушка была тут и поддерживала Диму. Собака не понимала, в чем дело, почему мальчик падает и лежит на полу, его поднимают, но он опять должен упасть. Она крутилась около, слегка подвывала. А когда все кончалось, довольная, усаживалась около дивана.
– Бабушка, – сказал как-то Дима, – научи Собаку молиться. Нам будет веселее вдвоем бить поклоны.
– Дима, не говори глупостей.
– Бабушка, а как ты угадываешь, что глупости и что не глупости?
– Спи, Дима, спи! – И она целовала его, перекрестив, – Спи!
Дима спал теперь в незанятой жильцами комнате. Как много там было воздуха и как это хорошо для легких!
А в столовой Лида просила:
– Мама, могу я петь? Дима поправился, и все так хорошо.
– Пой, но потихоньку.
– Петя, споем вместе! Ну почему ты всегда такой спокойный молчаливый? Давай споем дуэтом что-нибудь нежное-нежное.
В столовой было темно. Лампада чуть мерцала перед иконой. Луч уличного фонаря освещал один угол, и, став в ореоле этого света, Лида начала чудным сопрано, высоким и чистым:
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей…
И Петя поднял свою опущенную голову, тоже встал и запел баритоном:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней.
Бабушка вошла и остановилась на пороге.
– Семья! Все, что осталось! Но все вместе!
А Мать тихонько шептала для себя слова романса:
…Уж я не верю увереньям…
Все члены Семьи страстно любили музыку. Когда-то и Бабушка пела и славилась игрою на арфе. У Матери в юности был прекрасный рояль. И она чудно пела. Но эти двое – Петя и Лида – не имели уже ничего. Они пели без аккомпанемента.
Глава