Испрашивали воли Божией: митрополит Николай (Могилевский) рассказывает, как он, в самом начале ХХ века, решал проблему выбора: купил толстую книгу с описанием российских монастырей, помолился: да направит Господь Сам, куда Ему угодно; с тем и лег спать. Утром задел книгу, она упала и раскрылась на Нило-Столобенской пустыни.
Многочисленные и многообразные разглагольствования о плохих временах, духовном оскудении и болезнях монашества всегда вуалируются и облагораживаются цитатами из сочинений епископа Игнатия (Брянчанинова). Кто бы ни обрушивался на монашество, прогрессисты в XIX веке, атеисты в ХХ или особенно пессимисты в ХХI, неизменно в качестве сокрушительной дубины используют имя и слово святителя Игнатия.
Но почему бы для равновесия и объективности не обратиться к другому свидетелю того же ранга и того же времени – к епископу Феофану: «Говорить, что монастыри потеряли свое значение – грешно. Это ложь… Подите в какой угодно монастырь, по внешнему виду там всё чинно, а так ли и внутри – про это кто может говорить? один Бог и совесть живущих в монастыре; сторонние судители о сем не избегают греха неправедного осуждения и клеветы… Я полагаю, что ни одной монахини и ни одного монаха не найдете, который совсем не имел бы заботы о внутреннем добром настроении… но успех не у всех одинаков»{58}.
Да и святитель Игнатий, признавая, что «ослабела жизнь иноческая, как и вообще христианская», тем не менее утверждал: «Еще монастыри как учреждения Святого Духа испускают лучи света в христианство; еще есть там пища для благочестивых; еще есть там хранение евангельских заповедей; еще там – строгое и догматическое и нравственное православие; там, хотя и редко, крайне редко, обретаются живые скрижали Святого Духа» (заметим в скобках, что общепризнанные «живые скрижали Святого Духа» не столь уж часто обретались во всю историю монашества и христианства).
Тенденциозный подбор цитат может создать впечатление, что епископ Игнатий, разочаровавшись в современном ему монашестве, признавал ошибочным юношеский выбор, порицал монастыри в принципе, а их быт считал лишь объектом для критики. Но это совершенно не так! Святитель всем сердцем любил иноческие обители: «Воинство духовное! Да снизойдет на вас благословение неба за то, что вы возлюбили небо!.. Братия! Благую часть вы избрали! Не озирайтесь вспять, не привлекайтесь снова к миру… держитесь этого пристанища!»{59}. Сам он пребыл в монастыре до смерти, хотя, как аристократ по рождению и епископ на покое, вероятно, мог избрать для жительства что-нибудь более комфортабельное, уж, конечно, не устрашившись покинуть «неверную» стезю, если бы посчитал ее таковой.
И нельзя же Оптину, Валаам, Бородино и другие монастыри, высокое значение которых засвидетельствовано современниками и историей, считать лишенными монашеского делания, истлевшими нравственно, бездуховными