– Это было великолепно, – сказала она, картинно шмыгнув носом и вновь наполняя свою чашку. – Девятнадцать машин и полная церковь; и каноник, на мой взгляд, так красиво провел службу… И день такой хороший… Бедный, несчастный мистер Эбернети – таких уже совсем немного осталось на этом свете! Ведь его уважали буквально все…
Послышался автомобильный сигнал, а затем раздался шум мотора: по подъездной аллее приближалась машина. Миссис Джекс поставила свою чашку и воскликнула:
– Вот и они!
Марджори включила газ под громадной кастрюлей, полной протертого куриного супа. При этом вся громадная кухня, памятник былому викторианскому величию, оставалась холодной и пустынной, как монумент давно прошедшим временам.
Машины подъезжали одна за другой, и люди в траурных одеждах вылезали из них и неуверенно проходили в просторную Зеленую гостиную. В большой металлической жаровне горел огонь – признак того, что наступили первые прохладные осенние денечки, – разожженный для того, чтобы позволить людям согреться после холода кладбища.
Лэнскомб вошел в комнату, предлагая шерри на серебряном подносе.
Мистер Энтвисл, старший партнер старой и уважаемой адвокатской конторы «Боллард, Энтвисл, Энтвисл и Боллард», стоял спиной к жаровне, стараясь согреться. Он взял предложенный бокал шерри, продолжая оглядывать собравшуюся компанию острыми глазами старого адвоката. Не со всеми присутствовавшими он был знаком лично, а ведь ему надо было, так сказать, рассортировать их. Представления, прозвучавшие перед отъездом на похороны, были поверхностными и поспешными.
Оглядев прежде всего старого Лэнскомба, мистер Энтвисл подумал про себя: «Бедняга сильно сдал – ведь ему уже почти девяносто! Ну что же, он получит свою достойную ренту. Уж ему-то беспокоиться не о чем. Верная душа. Теперь таких слуг уже не осталось. Всех этих горничных и нянюшек… Боже,