Майсгрейв кивнул.
– Я знаю. Даже не столько на меня, сколько на мою мать. От нее она унаследовала и свои темные глаза.
Он шагнул к окну – рослый, могучий, статный. Внимательно вглядывался в сереющий сумрак за оконным переплетом.
– Вы ждете гостей? – спросил герцог.
– Да. В Нейуорт должен прибыть мой сосед Майлс Флетчер с супругой и сыном. Сегодня последний день старого года, и всегда, когда представляется возможность, мы приглашаем их к себе на встречу Нового года. Это традиция.
Генри снова повел речь о том, что из-за него у барона серьезные неприятности, на что Майсгрейв возразил, что защитить англичанина от шотландцев – его прямой долг.
– К тому же, сэр, вы уже находились в Мидл Марчезе[40], а следовательно – в моих землях. Иначе мои люди, заметив тогда погоню, не зажгли бы сигнального огня на скале.
К сказанному Майсгрейв добавил, что рад оказать гостеприимство пэру Англии, и если герцог не пожелает, когда поправится, перебраться во владения Перси, то он может оставаться в Нейуорте сколько захочет, до тех пор пока не прибудет достойная его положения свита.
В это время на лестнице послышались легкие шаги и в комнату вошла леди Анна.
Генри даже опешил, настолько изменившейся она показалась ему. Теперь это была настоящая дама. Ее волосы скрывал высокий эннен, богатое платье из переливающегося гранатового бархата было по бургундской моде перетянуто под грудью широким поясом, украшенным крупными рубинами, а ворот и подол опушены темным соболем. Леди Анна присела в низком реверансе и, извинившись перед герцогом, сказала мужу, что на дороге показались огни и, видимо, Флетчеры с минуты на минуту будут здесь. Барон и его супруга простились с Генри и вышли. Он же подумал о том, какая это превосходная пара – суровый северный воин и его очаровательная, нежная жена. Он думал об этом с непонятной сладкой грустью, глядел на пылающий в камине огонь и слушал отголоски праздничной суеты в замке.
Вскоре долетел резкий глас трубы, послышались цоканье подков по плитам двора, приветственные возгласы. Бекингем прикрыл глаза, пытаясь уснуть. Ему стало тоскливо, как не бывало уже давно. Вокруг него был незнакомый мир, тревожный, но знающий, что такое счастье. Здесь жили особой жизнью, текущей по своим законам, и, несмотря на проявленное к нему благорасположение, он оставался чужаком. В замке праздник, а он лежит один-одинешенек, трогая веточки остролиста, которыми дети барона все же украсили его покои…
В последующие дни барон и баронесса нередко наведывались к знатному гостю. Прибегали и дети. Теперь, когда Бекингем чувствовал себя все лучше, леди Майсгрейв позволяла им навещать герцога. Генри, разумеется, не возражал. Дэвид был замечательно живым ребенком, хотя порой и пытался напускать на себя важность, чем бесконечно забавлял Генри. Он был любимцем матери, Кэтрин же была в фаворе у отца. Она не скрывала, что герцог Бекингем ей весьма по нраву, а однажды даже заявила, что герцог, наверное,