«Чем отличаются друг от друга глупцы, хитрецы, умники и мудрецы?» – спросили однажды у Льва Толстого.
Он слегка задумался, а потом сказал: «Глупец знание игнорирует, хитрец его продает, умник не представляет, что с ним делать, мудрец же – представляет, но не желает беспокоиться».
«Почему разнообразные дебаты в различных кругах общества редко приводят к позитивному результату?» – спросили у Льва Толстого.
«Люди любят обсуждать то, что толком не знают или знать не могут», – ответил Толстой.
«Почему удачливые люди большей частью так озадачены и озабочены?» – был вопрос Льву Толстому.
«Удачливый человек несчастлив именно потому, что без проблем получает требуемое», заметил Толстой.
«Есть ли смысл в революции? – спросили у Льва Толстого.
«А вы сами посудите, – ответил он, – если лишить богатых имущества – число бедных только увеличится. Если же, напротив, истребить всех бедных, то богатые разорятся без работников, и возникшие бедные снова произведут богатых».
Однажды Максим Горький задал Льву Толстому вопрос: «Неужели невозможно наконец устроить так, чтобы все зажили одинаково хорошо без всяких революций – ведь богатство обременяет, бедность унижает: значит, кажется, надо отдать лишнее или взять недостающее!»
«Видимо, обременение не контактирует с унижением», – грустно отметил Толстой.
Лев Толстой однажды сказал Антону Чехову: «Тебя люблю, а Шекспира – нет!». «Это почему же? – ответствовал Чехов. И продолжил: – Шекспир – признанный гений, а я еще – так себе». «Шекспир сюжеты воровал у других, а мы, скромный друг Антоша, настоящие гении потому, что это у нас сюжеты воруют».
Молодой Чехов был легок в мысли, и Маркса не читал. Поэтому на вопрос любопытствующих об экономике и экономии он ответил так: «Способ разделения людей на бездельников и обслуживающий их персонал называется экономикой; а экономия – это всего лишь временная победа идеи о сбережении того, что надо тратить».
«Можно ли сделать так, чтобы человек не расходовал себя на всякие глупости, а совершал одни полезные деяния?» – спросили у Чехова. «Если бы человек совершал одно полезное, – ответил Чехов, – он бы превратился в муравья».
«Всегда ли приемлема оригинальность?» – спросили у Чехова. «Я полагаю, – ответил он, – что, например, оригинальность во всём есть средняя стадия идиотизма».
«Неправда ли, что без веры мир не устоит?» – спросили однажды у Чехова. «Мир в основном наполнен не любознательными, а скорее озабоченными людьми: им некогда вникать в основы миропорядка, жизненные реалии для собственной пользы они определяют из наблюдений и собственного опыта, а все непонятное в остатке они принимают на веру посредством религии, и вера тем самым является для них своего рода необходимым и успокаивающим эрзацем познания».
«Что произошло бы с вами, если бы вы неожиданно разбогатели? – спросили Чехова. «Я бы тут же загрустил