И мы его всем в горло вколотили?
И все гадают, вместе или врозь:
Да были мы когда или не были?
Да, были мы! И мы еще придем,
Как приходили тыщу раз на смену,
Такую бучу снова завернём,
Куда Парису там с его Еленой!
Да, мы придём. Откуда? – спросят нас.
Каким планетным закоулком узким?
Не все ль равно, кто прикрывает вас
И почему он говорит по-русски!
А впрочем… мы не явимся, пока
Вы сами нас к себе не призовёте,
Пусть впереди спокойные века,
Как будто невесомость в самолете.
Но невесомость эта – только миг,
Вся остальная сущность – катастрофа,
И каждый на Земле давно постиг:
Здесь иногда невыносимо плохо…
Буржуйка
Когда-нибудь наступит лето,
Когда-нибудь наступит жизнь,
Сожгу сегодня томик Фета
Во избежанье новых тризн.
Вчера сожгли Святую книгу,
Но бабушке не помогло,
А я держу в кармане фигу,
Как будто всем смертям назло.
Ах, если б видел Афанасий,
Прервав свои святые сны,
Как людям стих его прекрасный
Помог добраться до весны.
На нём – божественная мета,
Тепло и искренность души,
И я сожгу последним Фета,
Чтобы огня не потушить.
Огня буржуйки ленинградской,
Блокадницы, такой как мы,
Сгорели в ней, как в печке адской,
Все наилучшие умы.
Любовь одна – источник света,
И, отогревшись у огня,
Я наизусть читаю Фета
И знаю, Фет простит меня.
Сент-Женевьев-де-Буа
Схороните меня в эмиграции
Не на Сент-Женевьев-де-Буа,
Где бы в гроздьях душистой акации
Утонула моя голова,
А в краю, где цепляет туманами
Небосвод за кремнистый забор,
Где с поэтами я полупьяными
Бесконечный веду разговор.
Край стоит тот забытый, заброшенный,
Как рубцовский последний удел,
Там любое лицо перекошено,
Там любой человек не у дел!
Перекошена, перекорёжена
Там любая людская судьба.
Наплевать, что не будет ухожено
Там моё Женевьев-де-Буа.
Наплевать, что там нету акации,
Наплевать, что жестка там трава.
Я домой еду как в эмиграцию,
Я имею на это права!
Такие, брат, высоты!
В меня вколочено до рвоты
В пути от пешки до ферзя:
Сердца, да это же высоты,
Которых отдавать нельзя!
Поэт-пророк, сказал, как срезал
Про дни психических атак,
Где стих дымящимся железом
Горит в обугленных руках!
Пусть враг мой окопался прочно
На том высоком берегу,
Я, как гранатой, словом точным
Его всегда