Потянулись мучительные часы ожидания. Вадим не находил себе места и маялся, ничто не занимало его, ничто надолго не отвлекало. Погода установилась под настроение: Москву заполнила промозглая февральская мгла, одинаково серая утром и вечером. Не надеявшийся уже оказаться снаружи Вадим неожиданно получил разрешение отлучиться – нужно было купить особые скрепки и чулки, которых не выдавали в больнице. Впервые за несколько дней он ожил, взял в хранилище пальто и вышел на улицу.
Все было как всегда. Здоровые люди спешили по делам, сидели в кафе, томились в пробках. За детьми, возвращавшимися из школ, следовали бабушки с ранцами. Гуляли с хозяевами собаки. Повседневность, в которой он не участвовал, каждым своим проявлением напоминала о болезни.
Вадим пересек площадь и купил билет в Аптекарский огород. Старинный сад в центре города, с чернеющими вязами и осевшими сугробами, звучал в унисон гомонящей улице. Было просто и тихо. Дряблая песочная дорожка вела в оранжерею. Он переступил порог и оказался в очередной реальности, среди буйства запахов и красок. Не знавшие уныния диковинные растения наполняли пространство собой и ароматом далеких стран, тянулись в стороны и вверх, в зимнее московское небо. Под самым куполом оранжереи скривила тонкую шею рожденная для лучшей жизни финиковая пальма. Время в очередной раз перехитрило человека, мыслившего сиюминутным, и все желающие могли теперь наблюдать за противостоянием алюминиевого каркаса и финиковой кроны. Вадим тоже долго смотрел на упрямое дерево, пока не вспомнил про скрепки, и тогда заторопился к выходу.
В больницу он вернулся, как домой. Он больше не хотел свободы, сейчас его место было здесь. Когда по расписанию выключился свет, замерев лишь над столиком дежурной сестры, он повернулся на бок и заснул, не думая больше о том, что будет.
Хирургическое отделение находилось на втором этаже, в специальном корпусе. Попасть туда можно было только голым и на специальной