На крыльце они с ней, конечно, столкнулись. Он вежливо пропустил даму вперед, уступая ей честь открыть тяжелую дверь, и только потом сообразил, что не до конца овладел правилами этикета.
Накануне было воскресенье, и Хэм целый день провел в Павловске с фотоаппаратом. Он шел по листве, шел и шуршал, вбирая в себя осенний воздух и глотая его легко и счастливо. Так можно было идти целый век и думать, что сможешь так целый век жить: «Здравствуйте, Светлана Евгеньевна!» – «Здравствуй, Саша!» Так – целый век. И жизнь будет ясна и прозрачна, как этот воздух с запахом подмороженных прелых листьев.
Навстречу Хэму прошла девушка в кленовом венке. На лице ее лежал тусклый осенний свет. Мальчик лет четырех хватал руками охапки листьев и подбрасывал их вверх. Они падали, ярко и бесполезно взметнувшись, и чёрный карликовый пудель, подпрыгивая, пытался поймать их на лету.
Фотографии у Хэма получились какими-то нереальными, сказочными. Словно бы в них, где-то в невидимом слое, проступило что-то такое, чего не было в кадре. Он печатал их до полуночи. Ему казалось: еще немного, и он что-то поймет. Про себя, про нее, про жизнь…
А теперь он хотел спать. Но отоспаться на уроке не получилось. Была письменная работа. Ну конечно, первым уроком в понедельник – лучше не придумаешь. Светлана стояла у окна и рассеянно смотрела на клён, одиноко растущий на маленьком живом островке посреди заасфальтированного школьного двора. Она часто так стояла и смотрела в окно. Как будто ждала чего-то или кого-то. И не видела, что Митрофанов списывает.
Нужно было написать анализ стихотворения Фета или Тютчева, на выбор. Честно говоря, Хэм плохо понимал, что это значит. Вот анализ мочи – это он знал. А стихотворения… Он, конечно, Светлане такого бы не сказал, хотя в восьмом классе часто донимал ее всякими гадостями. Ему тогда казалось, что в нем как будто бы два человека живут. Один вполне приличный, а другой – такое г…! И, когда приличный что-то чувствует, нравится ему что-то, второго так и тянет за язык посмеяться. Но к девятому классу он немного повзрослел и научился сдерживаться.
Нужно все-таки написать… про это стихотворение. Лучше Фета, конечно. Там про природу, без философии.
«”Ель рукавом мне тропинку завесила”… Очень хочется сейчас переписать стихотворение целиком. Почему? Не знаю, просто иногда ты сам говоришь эти слова, но, конечно, не так, как Фет. Когда читаешь это стихотворение, хочется плакать: почему ты сам так сказать не можешь? И в этом смысл. А получается это потому, что все мысли, чувства и побуждения сняты прямо с души и даже не обдуманы. Сняты и отданы нам. Залпом, без остановки. Простые слова, только сразу с души. Потому-то и кажется, что все свое. Потому-то и волнуешься ты, как в лесу. Музыка есть, но не от искусства, а музыка души: тревожный шум ветра, еле слышное щелканье птиц, шепот травы, шуршание иголок под ногой. Все это и есть непревзойденная музыка леса. А любовь – это как небо над лесом. Солнце (не закат, а восход), серо-белые облака,