«Когда возвратимся домой после этой неслыханной…»*
Когда возвратимся домой после этой неслыханной
бойни,
Мы будем раздавлены странным внезапным покоем,
Придется сидеть и гадать – отчего мы не стали
спокойней?
Куда уж там петь или плакать по мертвым героям.
А наши красавицы жены привыкли
к военным изменам,
Но будут нам любы от слез чуть припухшие веки,
И если увижу прическу, дыша свежескошенным сеном,
Услышу неверную клятву: навеки, навеки!.. —
Нет, места себе никогда и нигде не найду во вселенной.
Я видел такое, что мне уже больше не надо
Ни вашего мирного дела (а может быть, смерти
мгновенной?),
Ни вашего дома, ни вашего райского сада…
Белый день*
Камень лежит у жасмина.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.
В цвету серебристый тополь,
Центифолия, а за ней —
Вьющиеся розы,
Молочная трава.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.
«Немецкий автоматчик подстрелит на дороге…»*
Немецкий автоматчик подстрелит на дороге,
Осколком ли фугаски перешибут мне ноги,
В живот ли пулю влепит эсэсовец-мальчишка,
Но все равно мне будет на этом фронте крышка.
И буду я разутый, без имени и славы,
Замерзшими глазами смотреть на снег кровавый.
«Я много знал плохого и хорошего…»*
Я много знал плохого и хорошего,
Умел гореть, как воск, любить и петь,
И наконец попал я в это крошево.
Что я теперь? Голодной смерти снедь.
Судьба права: не мне, из глины взятому,
Бессмертное открыто бытие,
Но – боже правый! – горько мне, крылатому,
Надеяться на слепоту ее.
Вы, пестуны мои неосторожные,
Как вы меня забыть в беде могли?
Спасибо вам за крылья ненадежные,
За боль в плечах, за белизну в пыли,
За то, что ни людского нет, ни птичьего
Нет заговора, чтобы вкось иль ввысь
На островок рвануться, и достичь его,
И отдышаться там, где вы спаслись.
«Чего ты не делала только…»*
Чего ты не делала только,
чтоб видеться тайно со мною…
Тебе