Я упоминал уже, что привык шутя называть себя полукровкой первой степени – в соответствии с Нюрнбергским расовым законом 1935 года: двое из родителей моих родителей были евреями. Однажды шутка пришлась не к месту. Я встречался в Тель-Авиве с немецким послом, одним из ведущих специалистов Германии по Израилю. Я рассказал ему, что не воспитывался в еврейской культуре и не ощущаю себя евреем, но при этом являюсь типичным полукровкой первой степени. Посол изменился в лице. Я понял, что выражение было слишком резким и даже могло быть воспринято как оскорбительное и критическое по отношению к Германии. Как важно чувствовать тонкости!
Мой одноклассник Кристиан Бьорклунд, в свою очередь, вспоминает выражение, однажды сорвавшееся с языка пастора немецкой общины, преподавателя религии в старших классах Герта Зентске[14]: “Тут вам не еврейская школа!” Преподаватель был возмущен шумом и беспорядком в классе. Кстати, под “еврейской школой” изначально имелась в виду синагога, называвшаяся на идиш “шуль”, дословно – “школа”, где дети громко повторяли за меламедом строки из Торы[15]. Родившийся в Бреслау Зентске был типичным протестантским пастором, не терпевшим беспорядка.
Кристиан впоследствии употребил это выражение в Германии – беседа тут же оборвалась. Современные немцы цепенеют, когда кто-то отклоняется от проторенной политически корректной тропы. Корректность – их отличительная черта. Особенно это касается евреев и всего, что связано с еврейством.
Немецкая школа
Мы с сестрой ходили в немецкую школу – без преувеличения лучшую языковую школу Хельсинки и превосходное образовательное учреждение. Помимо финского аттестата выпускники получали немецкий аттестат.
Школьником я мало об этом задумывался, но впоследствии заинтересовался причинами, которыми был продиктован родительский выбор. Родители объясняли его компромиссом между финской и шведской школами. Уже гораздо позже, когда мама была сильно в годах, я спросил, не из мести ли своему отцу она определила меня в немецкую школу. Мама, конечно, отрицала это. Однако ей самой посещение немецкой школы, по ее собственным словам, было неприятно. А мамин младший брат, по воспоминаниям моего кузена Гилеля Токациера, и в 1950-х годах не покупал даже немецких карандашей[16].
Лучшим моим школьным другом был Герд Векстрём, сын бывшего эсэсовца. Бывшим эсэсовцем был и наш сосед – для послевоенного Хельсинки это не редкость.
Со школьных времен врезался в память эпизод, когда Герд показал мне небольшой вымпел со свастикой, хранившийся в комоде. Не то чтобы меня это ужаснуло, просто запомнилось.
С Гердом мы были неразлучны, и когда в школьные годы влипали в истории, родителей наших вместе вызывали к директору. Как-то весной мы прогуляли пару дней – подрабатывали в порту, после чего нас