И девять ждут тебя карет. Мэри Стюарт

я была убеждена, что его скрытность и мрачность не были простым капризом. С одной стороны, это было естественно: Леон де Вальми подавлял – рядом с ним такой неловкий и некрасивый мальчик, как Филипп, должен был чувствовать себя вдвойне неловким и, может быть, бессознательно противился этому. Леон говорил с ним добродушным и снисходительным тоном, словно обращался к неуклюжему надоедливому щенку. Я не могла понять, замечает ли это мальчик и как реагирует: знаю только, что сама относилась к поведению Леона де Вальми весьма неодобрительно. И все же он мне нравился. А Филипп – постепенно я поняла это – очень не любил дядю.

      Однажды я попыталась объяснить мальчику, что его ненависть не имеет под собой никаких оснований.

      – Филипп, почему ты избегаешь своего дядю Леона?

      Его лицо застыло.

      – Не понимаю.

      – Пожалуйста, по-английски. И ты меня прекрасно понял. Он очень хорошо к тебе относится. У тебя есть все, что ты хочешь, правда ведь?

      – Да, у меня есть все, что я хочу.

      – Ну, тогда…

      Он посмотрел на меня быстрым загадочным взглядом:

      – Но ведь это не он дает мне все это.

      – Кто же тогда? Твоя тетя Элоиза?

      Он отрицательно покачал головой:

      – Они не могут давать мне то, что им не принадлежит. Это все принадлежало моему отцу, а теперь мне.

      Я внимательно посмотрела на него. «Так вот в чем дело! Вальми». Я вспомнила, как вспыхнули его черные глаза, когда я в шутку обратилась к нему «граф де Вальми». Де Вальми понимали это с раннего детства.

      – Это все твои владения? – спросила я. – Но ведь мсье Леон управляет ими для тебя. Он ведь твой опекун, правда?

      Филипп выглядел удивленным.

      – Опекун? Я не знаю, что такое опекун!

      – Он управляет Вальми до тех пор, пока ты не станешь взрослым. Потом имение перейдет к тебе.

      – Да, когда мне исполнится пятнадцать. Это называется «опекун»? Тогда мой дядя Ипполит тоже опекун.

      – Правда? Я и не знала.

      Он кивнул с торжественным видом, из-за которого его маленькое бледное личико казалось мрачным.

      – Да. Оба. Дядя Леон опекун моего имения, а дядя Ипполит мой собственный опекун.

      – Что ты хочешь сказать? – невольно спросила я.

      – Я слышал, как папа говорил это. Он сказал…

      Взгляд сверкающих черных глаз был не то лукавым, не то злобным.

      – Филипп… – начала я, но он не слушал.

      Он пытался в уме перевести на английский то, что сказал его отец, но оставил эти попытки и выпалил по-французски длинную фразу, которую, очевидно, запомнил наизусть:

      – Он сказал: «Леон будет содержать имение в полном порядке, можешь мне поверить. Боже тебя сохрани поручить это дело Ипполиту». А мама сказала: «Но если с нами что-нибудь случится, ребенок должен оставаться у Ипполита, ни в коем случае не у Леона». Вот что мама…

      Он внезапно замолчал, крепко сжав губы. Я ничего не сказала. Он снова окинул