Настанет день – и он женится. Будут у него и часы с цепочкой, и младший партнер; а возможно, еще и стажер; и супруга, и детишки, и собственный дом, при покупке которого он использует все свои навыки совершения сделок. Он уже воображает, как будет за ланчем обсуждать со старшими партнерами других бирмингемских юридических фирм Закон о продаже товаров и услуг от 1893 года. Коллеги почтительно выслушают его краткое изложение современных толкований этого закона, а когда он пододвинет к себе счет, дружно воскликнут: «Браво, старина Джордж!» Вот только он не вполне понимает, как именно можно достичь такого уровня: либо сперва обзавестись женой, а затем домом, либо сперва домом, а уж потом женой. Не важно: он уже представляет, как оба эти приобретения появятся у него в той или иной, не обозначенной пока очередности. Конечно, и одно и другое потребует прощания с Уэрли. Отцу он не задает вопросов на сей счет. Равно как и не любопытствует, с какой целью отец по-прежнему вечерами запирает дверь спальни.
Когда Хорас съехал из родительского дома, Джордж понадеялся, что ему разрешат занять освободившуюся комнату. Небольшой письменный стол, купленный для него при поступлении в Мейсон-колледж и втиснутый в отцовскую комнату, давно не отвечает его потребностям. Джордж уже воображал, как передвинет в комнату брата и свою кровать, и этот письменный стол, чтобы получить возможность уединения. Но когда он высказывает свою просьбу матери, та мягко разъясняет, что Мод теперь, по мнению врачей, достаточно окрепла, чтобы спать в отдельной комнате; не лишать же девочку такой возможности, правда? Он понимает: жалобы на отцовский храп, который усилился до такой степени, что порой не дает ему заснуть, уже ни к чему. Поэтому Джордж, как прежде, и ночует, и работает на расстоянии вытянутой руки от отца. Правда, ему делается поблажка: возле письменного стола появляется маленький придвижной столик для необходимых книг.
Джордж не отказывается от привычки (которая уже переросла в потребность) каждый вечер совершать часовую прогулку. Это единственная сторона его жизни, установленная раз и навсегда. У двери черного хода он держит пару разношенных башмаков и в любую погоду, хоть под дождем, хоть под солнцем, хоть в град, хоть в снегопад, выходит на проселочные дороги. Местные пейзажи ему неинтересны, равно как и крупный, ревущий домашний скот. Что же касается человеческого присутствия, иногда ему мнится, что навстречу попался кто-то из его деревенских однокашников, еще из времен мистера Бостока, но твердой уверенности нет. Вне всякого сомнения, фермерские сыновья уже сами трудятся на фермах, а шахтерские сыновья спускаются в забой. Изредка Джордж бормочет какие-то полуприветствия каждому