– Часто, голубка, часто, моя крошка, – поторопился он ответить и отвернулся, чтобы смахнуть непрошеные слезы.
В первый раз со дня кончины мамы я почувствовала себя счастливой. Мы ехали по тропинке, между рядами невысоких гор, в тихой долине Куры… А по берегам реки вырастали в сгущающихся сумерках развалины замков и башен, носивших в себе печать грозных времен.
Но теперь полуразрушенные бойницы не представляли никакой опасности. Глядя на них, я слушала рассказ отца о печальных временах, когда Грузия стонала под игом турок и персов… И мне хотелось совершать подвиги, да такие, от которых бы ахнули самые смелые джигиты[12] Закавказья…
К рассвету мы вернулись домой… С соседней крыши минарета[13] мулла кричал свою утреннюю молитву… Полусонную снял меня с седла Михако и отнес к Барбале – старой грузинке, жившей в доме отца уже много лет.
Этой ночи я никогда не забуду… После нее я горячо привязалась к отцу, которого до этого немного чуждалась…
Ежедневно я ждала его возвращения из станицы, чтобы проехать немного времени на Шалом под отцовским надзором. Но какова была моя радость, когда однажды я получила Шалого в мое постоянное владение! Я целовала умную морду лошади, смотрела в ее выразительные глаза и называла ее самыми ласковыми именами. А Шалый, казалось, понимал меня.
Теперь каждое мое утро начиналось с прогулки по горным тропинкам и низменным берегам Куры в окрестностях Гори. Бывало, что я проезжала и через городской базар. Гордо восседая на коне, в моем алом атласном бешмете и белой папахе, я была похожа скорее на маленького джигита, чем на княжну из аристократического рода.
И торгаши армяне, и хорошенькие грузинки, и маленькие татарчата – разиня рот, смотрели на меня, удивляясь моему бесстрашию. Многие из них знали моего отца.
– Здравствуй, княжна Нина Джаваха, – кивали они головами и хвалили, к огромному моему удовольствию, и коня, и всадницу.
Но вот где я чувствовала себя госпожой, так это на горных тропинках и зеленых долинах, которые манили меня куда больше городских улиц. Выпуская поводья и цепляясь за черную гриву моего вороного, я неслась на шалом, тем бешеным галопом, от которого захватывало дух и билось сердце. Я представляла себя могущественной амазонкой, за которой гонятся полчища неприятелей.
– Айда! Айда![14] – понукала я лихого коня, и он ускорял шаг, пугая мирно бродивших по улицам предместий поросят и барашков.
– Дели-акыз![15] – кричали маленькие татарчата, разбегаясь в стороны, как стадо козлят, при моем приближении к их аулу.
– Шайтан девчонка![16] – твердили старухи, сердито грозя мне высохшими пальцами.
И любо мне было дразнить старух, пугать ребят и нестись вперед по бесконечной долине.
Как-то раз, возвращаясь с одной из таких прогулок, я увидела на нашем дворе коляску, запряженную парой чудесных белых лошадей,